Поэт расстрелянного украинского Возрождения. Могилянская лада

Могилянская Лидия (Лада, Ладя) Михайловна (1899-1937)

Фамилия:	Могилянская
Имя:	Лидия (Лада, Ладя)
Отчество:	Михайловна
Дата рождения:	7 ноября 1899 г.
Дата смерти:	6 июня 1937 г.

Статус во время работы на строительстве канала: вольнонаёмныйработник КВОрасстрелян

Родилась 7 ноября 1899 г. в г. Чернигове, украинка, из служащих, б/п, образование – незаконченное высшее: В 1917 году окончила гимназию в Петрограде, затем окончила 2 курса Черниговского института народного образования.

Семья:

отец – Могилянский Михаил Михайлович (04.12.1873 – 22.03.1942) – видный украинский писатель, журналист, переводчик, литературовед.

мать – Александра Могилянская (????-????) – педагог
брат – Дмитрий Тась-Могилянский (28.01.1901- 28.02.1938) – журналист, поэт (псевдоним – Дмитро Тась). В 1934-35гг. работал в КВО Дмитлага литсотрудником газеты «Москва-Волга», арестован и расстрелян на Бутовском полигоне в 1938 году.
сестра – Елена Михайловна Исаева (Могилянская) (1905-1998) – литератор, писательница
сестра – Ирина Михайловна Сафьян (Могилянская) (????-????) –
муж – Коновал Виктор Иванович (????-????) – украинский музыкант, эссер, сын известного поэта Ивана Коновала
дочь – Инна Викторовна Коновал (1924 – ), родилась в Чернигове, жила в Харькове и Днепропетровске, в годы Великой Отечественной войны была вывезена на территорию Германии, дальнейшая судьба не известна.

Известная в своё время украинская и советская поэтесса, журналист.

Работа до строительства канала Москва-Волга.

Детство (предположительно с 1906г.) провела в г. Санкт-Питербург (Петроград). В 1913г. начала увлекаться поэзией. С 1917 года вместе с семьёй родителей вернулась в Чернигов. Работала в комиссии по изучению исторических памятников черниговщины при губернском отделе народного образования, собирала местный фольклор. Публиковаться начала в 1919 году в украинских литературных журналах. В 20-х годах входит в литературное объединение “Плуг”, публикуя стихи в журналах «Новая генерация», «Зоря», «Червоний стяг», где она работала сотрудницей и др. Однако пробыла она там недолго, за то, что свои стихи она послала за границу в галицийские журналы, ее исключили с работы.

Член союза печатников.

В начале 20-х годов вышла замуж за Виктора Коновала – украинского музыканта, члена партии эсеров, сына известного украинского поэта Ивана Коновала. В 1924 году родила дочь Инну.

Входила в Чернигове в кружок молодых людей под названием «Демократический союз», организованный Александром Селивановым

Арестована в 1929 году. Считается, что непосредственным поводом к аресту стало распространение ей статьи студента Киевского художественного института Олега Гаменецкого, посвящённой жестоким методам коллективизации в сёлах.

После ареста и осуждения работала на Соловках машинисткой в Управлении УСЛОН. По свидетельству Д.С.Лихачёва писала на Соловках украинские и русские стихи, изучала тюремный фольклор.

Переведена на Беломорстрой, работала в управлении строительством. В 1932г. по собственному желанию переведена вместе с подругой Галиной Левицкой на общие работы.

Бригадир 1-ой женской ударной бригады «Ответ на приказ №1». Работала на «земляных» (скальных) работах на каналах №165, 181 и 182 водораздельного бьефа в районе озера Выг.

В 1933 году за ударный труд награждена значком «Строителю Беломорстроя».

В 1933 г. освобождена досрочно за ударный труд.

Судимость

Арестована 29 января 1929 г. Черниговским окружным отделом ГПУ УССР в числе 68-и человек (включая подругу, Галину Левицкую). Обвинена по статьям 54-4 и 54-10 УК УССР «за распространение контрреволюционной литературы и участие в контрреволюционной̆ террористической̆ организации “Демократический̆ союз молодёжи”. Приговорена 9 июля 1929 года коллегией ОГПУ СССР к расстрелу с заменой на 10 лет ИТЛ. Организатор кружка А. Селиванов покончил жизнь самоубийством во время следствия.

С конца 1929 года отбывала наказание на Соловках, затем переведена в БелБалтЛаг.

В 1933 г. освобождена досрочно.

Работа на строительстве канала Москва-Волга.

В 1933 году вместе с подругой Галиной Левицкой поступила вольнонаёмной на строительство канала Москва-Волга.

Сотрудница отдела печати КВО Дмитровского ИТЛ НКВД.

Редактор газеты на украинском языке “За нову людину”, сотрудница журнала ”На штурм трассы”. Публиковала стихи и прозу на украинском и русском языках во многих изданиях Дмитлага.

В августе 1935 года награждена значком «Ударник МВС».

21 августа 1936 года стала кандидатом в члены Союза писателей СССР. Считается, что в марте 1937 года стала членом Союза Писателей СССР

Жила в Дмитрове: Коммунальный пер., д.1, комн.19.

Арестована 11 мая 1937 г.

Приговорена к расстрелу 5 июня 1937 г. Комиссией НКВД СССР, Прокурора СССР и председателя ВКВС СССР по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации в Дмитлаге.

Расстреляна 6 июня 1937 г.

Место захоронения: г. Москва, кладбище Донского крематория, могила №1.

Реабилитирована по второму делу 6 марта 1957 г. СКУД Верховного суда СССР.

Реабилитирована по первому делу в 1990году.

Награды и поощрения.

В 1933 году награждена значком «Строитель Беломорстроя».
В августе 1935 года награждена значком «Ударник МВС».

Книги

Могилянская Л. Два канала: Стихи / Худ. Г. Кун. Б. м.: Изд. Культурно-воспиательного отдела Дмитлага НКВД СССР, 1935. — 56 с. — (Б-ка «Перековки»; N 9). — 3200 экз. — Текст на рус. и укр. яз.
Могилянская Л. Лагерницы-стахановки. Очерки. 1936. 106 с., ил.

Источники:

«Расстрельные списки: Москва, 1937 – 1953. Донское кладбище [Донской крематорий]: Книга памяти жертв политических репрессий» / Отв. сост. справок: Г. Н. Селезнева, Л. С. Еремина, Под ред. Л. С. Ереминой и А. Б. Рогинского, Послесл. А. Б. Рогинского.– М.: О-во “Мемориал”; Звенья, 2005. – 596 с.: ил.
Фёдоров Н.А. Была ли тачка у министра? (Очерки о строителях канала Москва – Волга). Дмитров, «Спас», 1997г. – 222стр.: ил. http://moskva-volga.ru/fedorov-n-a-byla-li-tachka-u-ministra/
Веткин Юрий. Демоническая женщина 3 или Черниговская Ахматова. http://www.gorod.cn.ua/blogs/_6922.html
Лихачёв Д.С. Воспоминания. Лада Могиляньска. https://biography.wikireading.ru/78161
Игорь Кувырков. Библиография КВО Дмитлага. http://moskva-volga.ru/bibliografiya-kvo-dmitlaga/

moskva-volga.ru

Могилянская Лидия (Ладя) Михайловна

Дата рождения:	__ __ 1899г.
Дата смерти:	6 июня 1937г., на 39 году жизни
Социальный статус:	В 1929 г. приговорена Коллегией ОГПУ СССР к расстрелу с заменой на 10 лет ИТЛ по обвинению в терроризме и участии в к.-р. организации. Срок отбывала на Соловках и на строительстве Беломорско-Балтийского канала. В 1933 г. освобождена досрочно. Низший персонал КВО Дмитровского ИТЛ НКВД.
Образование:	неоконченное высшее
Место рождения:	Черниговская область, Украина (ранее Украинская ССР)
Место проживания:	Дмитров, Московская область, Россия
Место захоронения:	Новое Донское кладбище (ранее Донской монастырь), Москва, Россия
Национальность:	украинка
Дата ареста:	11 мая 1937г.
Приговорен:	Комиссией НКВД СССР, Прокурора СССР и председателя ВКВС СССР 5 июня 1937 г., обв.: участии в к.-р. террористической организации в Дмитлаге.
Приговор:	к высшей мере наказания — расстрел
Реабилитирован:	6 марта 1957 г. СКУД Верховного суда СССР

Раздел: Женщины Поделись историей в:

Русско-украинская поэтесса Лидия Михайловна Могилянская, писавшая по-украински и русски (по-украински под именем Лада Могиляньска), появилась на Соловках примерно в 1930 г. Была она из Чернигова, из окружения Коцюбинского. В доме последнего собирался кружок молодежи, который, конечно, властям надо было изобразить контрреволюционным заговором. Получила она десять лет, хотя, уверен, интересовалась она только поэзией. Высокая, стройная блондинка, носившая модную тогда прическу "фокстрот" и короткие юбки. Ее содельцы получили меньший срок и остались в основном на материке (в эти годы на Соловки привозили заключенных только с полными сроками - больше десятилетнего был только расстрел).

Из молодых украинцев на Соловках были художники Петраш и Вовк. Работала Л. М. Могилянская машинисткой в здании Управления СЛОН, т. е. там же, где помещался Кримкаб. Само Управление СЛОН переехало уже в Кемь, но здание еще оставалось за ним. Оживленная, быстрая, остроумная, увлекавшаяся песнями уголовных, она сразу произвела большое впечатление на нашу молодежь. Распространилась «болезнь», которую мы называли «ладоманией». Кое-что из ее русских стихов, кажется, было напечатано в «Соловецких островах». Я запомнил одну из записанных ею песен «Стоит фраер на фасоне» (вероятно, «нафасонен») на мотив «Позабыт, позаброшен».

Песню эту я любил напевать, и кто-то из молодежи поместил заметку в «Соловецком листке»: «Сотрудник Криминологического кабинета пишет повесть "Стоит фраер на фасоне" — из быта воров». Заметка была шуткой. Писать художественную прозу я пытался на Соловках, но ничего не выходило. Расстреляна она была в Дмитровлаге после смерти Горького (сохранились ее стихи на смерть Горького, напечатанные в лагерной газете)." (Лихачев Дмитрий. Воспоминания. - СПб. : Logos, 1995. - 519 с. : ил., портр. )

"Товарищ Матвеев! Поздравляю с выходом книги. Не беспокоюсь за Вашу судьбу: никуда все не ушло. Начальник уехал, когда вернется, Вас вызовут. Пушкинские стихи пойдут в февральский номер. Очень прошу в январский номер на любую тему строк 60-80 и выслать мне. Л. Могилянская. 4 февраля 1937 г." ...Сергея Матвеева расстреляли 21 ноября 1937 года за антисоветскую пропаганду, связь с "врагами народа" Семеном Фириным и Лидией Могилянской и выполнение их заданий писать стихи." (Николай Федоров. Канал и судьбы. Дмитровский вестник. №122, 11.09.2003)

"Совсем недавно я узнал от человека, занимающегося судьбой различных примечательных лагерников в архивах КГБ, что в том же Дмитровлаге в один из массовых расстрелов погибла Лада Могилянская. Он показал мне и ее последнюю фотографию из того же архива: огрубевшее лицо, неряшливая короткая стрижка. Ничто уже не напоминало ту подтянутую Ладу, создававшую на острове вокруг себя атмосферу "ладомании"..." (Дмитрий Лихачев. Воспоминания. Серия: Мой 20 век. Издательство: Вагриус, 2007 г. 428 стр. ISBN 978-5-9697-0476-3 Тираж: 5000 экз.)

Короткие и порой отрывочные сведения, а также ошибки в тексте - не стоит считать это нашей небрежностью или небрежностью родственников, это даже не акт неуважения к тому или иному лицу, скорее это просьба о помощи. Тема репрессий и количество жертв, а также сопутствующие темы так неохватны, понятно, что те силы и средства, которые у нас есть, не всегда могут отвечать требованиям наших читателей. Поэтому мы обращаемся к вам, если вы видите, что та или иная история требует дополнения, не проходите мимо, поделитесь своими знаниями или источниками, где вы, может быть, видели информацию об этом человеке, либо вы захотите рассказать о ком-то другом. Помните, если вы поделитесь с нами найденной информацией, мы в кратчайшие сроки постараемся дополнить и привести в порядок текст и все материалы сайта. Тысячи наших читателей будут вам благодарны!

bessmertnybarak.ru

Ладя (Лідія) Могилянська (Лада Могилянская) в Соловках. Заключенный поэт. ГУЛАГ, СЛОН

ПОЭЗИЯ СОЛОВЕЦКОГО АРХИПЕЛАГА

Антология поэзии о Соловках и событиях вокруг Соловков

"Россия тридцать лет живет в тюрьме На Соловках или на Колыме И лишь на Колыме и Соловках Россия та, что будет жить в веках..."Георгий Иванов, 1949 • Соловецкий книжный каталог: алфавитный список книг, брошюр, альбомов, журналов, газет, содержащих романы, повести, литературные сборники, научные статьи о Соловках (Соловецких островах). Поэты-заключенные и лагерные стихи СЛОНа • Страница Неизвестного лагерного поэта

Личное делоМогилянськаЛадя (Лідія) Михайлівна (26.10.1899 – 1937(?)

(псевдон. – В.Калентьєв, М.Д.Яснов) – укр. поетеса. Дочка Михайла Михайловича Могилянського, українського письменника, публіциста та літературознавця. Закінчила 1917 гімназію в Петербурзі, на поч. 20-х рр. – Чернігівський ін-т нар. освіти. Друкувалась з 1919 – в журналах „Просвещение” (Чернігів), „Зоря” (Дніпропетровськ), „Червоний шлях”, „Літературно-науковий вісник”, „Всесвіт”, „Життя й революція” та ін. Автор зб. „Два канали” (1935), до якої увійшли поезії рос. та укр. мовами. Лірика М. позначена трагізмом, вишуканою образністю. Написала лібрето опери „Казка про мертву царівну” М.Черняка. Цей композитор створив також ряд пісень на вірші М. (увійшли до збірників „Музика двох каналів”, „Музика траси”, обидва - 1936). (Ю.П’ядик, М.Сулима. Українська літературна енциклопедія. К., 1995. – Т. 3.)

Ладя Могилянська. Білі кораблі, щогли золоті, "Україна", 1988, №27.

Вечный огонь соловецкого костра

Поэтесса Могилянська Ладя (Лідія) Михайлівна

"Не менi, не менi судилося Сiять мак на твоїх полях, О Пречистая Дiво, змилуйся, Пом’яни у своїх молитвах. В день святого, весняного Юрiя До криницi я з вiдрами йшла. Божевiльною, бiлою бурею Над криницею вишня цвiла" Ладя Могильянская

Пам’яті Єсеніна

«До свиданья, друг мой, до свиданья!» (З передсмертного вірша Єсеніна) Написав – До побачення, друже! – Це останній вихід зі сцени... І ось в газетах, в калюжах Загреміли: Сергій Єсенін! Хтось напевне матиме спокій, Піде в завтра, в позавтра і далі... Це і все. Скандаліст синьоокий Свій останній скандал одскандалив... Не в московських вулицях хитрих, Як гадав, умерти судилось, По яких ходив у циліндрі, Щоб овес в нім носити кобилам... Не в шинку знайомім і буйнім, Де було так бездумно жити, Де з бандитами – питво отруйне, Де повіям – поезій квіти. Ні, покликало инше місце, Щоб зірвати останнє з губ цих, - П’яниць і кокаїністів, Божевільних і самозгубців... І слова, божевільні від крови, Тільки кров’ю рука напише: „В цьому світі вмирати не ново, але й жити теж не новіше”... І твоє рязанське колосся У кривавій одбилось калюжі... Синьоокий, злотоволосий, Прощавай... До побачення, друже!.. (Ладя Могилянська. Життя й революція, К, 1926, №6, с. 8.)

Дмитрий Лихачев о Ладе Могилянской

Самый знаменитый соловчанин ХХ века постоянно вспоминал Ладу Могильянскую: "В "Соловецком обозрении" пелось: То не радио-параши И не граммофон, То поет, поевши каши, Наш веселый СЛОН. Его окружала вся соловецкая молодежь, писавшая стихи: Панкратов, Казарновский, Шипчинский, Свешников-Кемецкий, Л.М.Могилянская (кстати сказать, все они потом были расстреляны, кроме Ю.Казарновского, погибшего от наркомании)". (Лихачев Дмитрий. Воспоминания. - СПб. : Logos, 1995. - 519 с. : ил., портр. )

"Приходил Георгий Михайлович Осоргин (но редко), приходил Михаил Иванович Хачатуров, в разговор включался Александр Петрович Сухов, Иван Михайлович Андреевский, скульптор Амосов и наша кримкабовская молодежь: В. С. Раздольский, А. А. Пешковский, Ю. Казарновский, А. Панкратов, Л. М. Могилянская." (Лихачев Дмитрий. Воспоминания. - СПб. : Logos, 1995. - 519 с. : ил., портр. )

«Теперь мне бы хотелось рассказать о Криминологическом кабинете («Кримкабе»), куда я попал с нар 13-й роты благодаря отцу Николаю Пискановскому, рекомендовавшему меня Бахрушину и Александру Николаевичу Колосову. Мы помещались в здании бывшей монастырской гостиницы, стоявшей на пристани в бухте Благополучия. К этой пристани подходил и от нее отходил пароход «Глеб Бокий», на борту которого еще оставались остатки надписи «Соловецкий». Теперь вместо паломников он привозил в своем трюме обреченных на горе и смерть, а в палубных каютах — таких действительно благополучных людей, как Максим Горький со снохой или высокопоставленных членов всевозможных комиссий— будущих жертв самими ими взращенных палачей. На третьем этаже этой гостиницы, где располагались учреждения Управления Соловецких лагерей особого назначения (УСЛОН), нашел себе комнату и Криминологический кабинет — вместе с гостиной Соловецкого музея — одного из притягательных центров всей соловецкой интеллигенции.

Лихачев Дмитрий

Лихачеву "...Господь дал долгий век... Он пережил все: революцию, Соловки, блокаду, самую страшную блокадную зиму. Я помню, как мы вместе с ним сажали картошку...

(Александр Панченко, академик. Зав. отделом Института русской литературы "Пушкинский дом")

Сперва он размещался в угловой комнате (если идти по гостиничному коридору, поднявшись по лестнице по направлению к морю, то это была последняя комната направо, выходившая в сторону, противоположную пристани). В ней уже работал молодой человек из Ростова-на-Дону Владимир Сергеевич Раздольский и другой молодой человек Александр Артурович Пешковский (родственник известного лингвиста, специалиста по русскому синтаксису). Оба были интеллигентные люди, любители поэзии, знавшие на память множество стихов. Благодаря им у нас в Кримкабе постоянно слышались не только стихи, но велись и литературные разговоры. С уст не сходили имена Пастернака, Блока, Мандельштама, Всеволода Рождественского (он в те годы был «в уровень» с Пастернаком и Мандельштамом), приходили Юрка Казарновский, Лада (Лидия Михайловна Могилянская)

Заходили в Кримкаб Ширинская-Шихматова (светская беседа с ней очень занимала А. Н. Колосова), редактор Дома Книги в Ленинграде Щурова, уже упомянутая Лада Могилянская (Лидия Михайловна, поэтесса из окружения Коцюбинского в Чернигове), так и сгинувшая в лагерях;

Я плохо помню зиму 1930/31 года. Колосова сменил на посту заведующего Кримкабом Александр Александрович Бедряга, не обладавший даром личности, как многие другие кримкабовцы. Выделялся Александр Петрович Сухов, сочинявший роман и читавший нам отрывки. Они не производили сильного впечатления. Прототипом главного героя служил Володя Раков, действие разворачивалось на Петровском острове у отца Викторина (впоследствии расстрелянного в Ленинграде). Гораздо интереснее были разговоры в Кримкабе вокруг Александра Александровича Мейера. Юлия Николаевна Данзас умела молчать, но мы узнали — ей все же удалось подать письмо Горькому. Она ждала. Приходил веселый и деятельный Михаил Иванович Хачатуров, все наши поэты. Приходила Лада Могилянская, спевшая нам песню, подхваченную ею в женбараке:

Стоит фраер на фасоне И вся ряжка в муке. Ион у сером балахоне И у сером колпаке... (Лихачев Дмитрий. Книга беспокойств. Статьи, беседы, воспоминания. Изд-во "Новости", Москва, 1991.)

• Полный текст блатной песни женского барака Соловецкого лагеря особого назначения прмещен на странице "Неизвестный соловецкий поэт".

Из книги "Воспоминаний"

Материалы подготовлены Ксенией Владимировой, гл. редактором Интернет-журнала о культуре "Культурный тренажер", г.Киев (Украина).

Лирика и любовь Лади Могильянской

"Ладя Могилянская, может быть, лучший лирик Украины XX века, после Леси Украинки и до появления Лины Костенко. ...Ладя в конце двадцатых уже была на Соловках. Академик Лихачев, подружившийся там с Ладой, вспоминал о ней, сдержанной и молчаливой, работавшей вместе с ним в какой-то лагерной конторе... Из самого архипелага ГУЛАГ Ладя Михайловна уже не вышла... Следы ее теряются уже в другой лагерной географии, в середине тридцатых. По давней черниговской легенде о ней, начальник какого-то лагеря влюбился в свою заключенную. И затем женился на ней. (Вот уж подлинно неравный брак.) ...но когда расстреливали уже тех, кто расстреливал, девятый вал террора накрыл и Ладю Михайловну вместе с ее мужем." (Вадим Скуратовский. Ладя Могильянская. Из полузабытых имен. Столичные Новоси, №25 (270), Москва, 08-14.06.2003)

• Типичная женитьба начальника СЛОНа

СЛОНовья перековка:поэтесса встала на правильный путь?

"Какая сверхъестественная мощь монашества! Кто мужественно принимал правду о невозвращении, кто не предавался тщетам, не заигрывал с красными участием в зэкгазете "Перековка", не стремился, как Лада Могилянская или бывший футурист Игорь Терентьев, за два месяца до расстрела по делу Фирина, стать кандидатами в члены Союза писателей; кто не работал за троих, чтобы скосили срок, а затем по второму сроку получить пулю, у тех мирское, ветхое на глазах, таяло, как бальзакова шагренева кожа. Никаких земных надежд. Никаких упований. Только Господь. (Илья Попов, cвященник. Крестное преображение Российской Церкви. Православная Церковь Божией Матери Державная. Новая Святая Русь, Богородичный центр, Самиздат, 1999 г.)

"Лидия (Лада) Михайловна Могилянская родилась в 1899 году в Чернигове. По профессии - журналист. Член союза печатников. Сотрудница редакции "Червоный стяг". Арестована 16 января 1929 года по обвинению в участии "в контрреволюционной организации "Демократический союз", призывавшей к борьбе с существующим строем", и приговорена к расстрелу с заменой на десять лет лагерей. Срок отбывала на Соловках, в БелБалтЛаге. Освобождена досрочно. На строительстве канала Москва - Волга - редактор лагерной газеты на украинском языке "За нову людину"... Имя поэтессы Лады Могилянской известно всей трассе. Ее стихи печатают газеты и журналы, ее песни звучат на концертах и радио. Была заключенная, а теперь - редактор газеты." (Николай Федоров. Канал и судьбы. Дмитровский вестник. №122, 11.09.2003)

Расстрел за стихи. Вместо эпилога

Соловецкая библиография • Міяковський В. У день Івана Купала (Пам'яті Ладі Могилянської). В кн.: Міяковський В. Недурковане й забуте. Нью-Йорк, 1984. • Доценко Р. З недоспіваного відродження, "Культура і життя”, 1988, 20 березня. • Шевчук В. Могилянські. Забута письменницька родина України, "Україна", 1988, №27. Новые публикации на сайтеНовости и слухи СоловковДень памяти жертв "большого террора" Соловецкие святые | Церковь и Веры в Соловках | Концлагерь. СЛОН/СТОН | События в Соловках и в России | Люди на Соловецких островах | Общие сведения о Соловках | Соловки и русское общество | География Соловецкого края | Карты Соловецких островов | Природа Соловков | Современные Соловки Всяко-Разно о Соловках English | Solovetsky Archipelago | SLON Solovki GULAG | Solovki Culture | History | Religion © 1998-2018, Solovki Encyclopaedia. All rights reserved. Powered by AdSprouts - Magazine and Media Kit Solutions

readtiger.com

Поэт расстрелянного украинского Возрождения | Блоги

Времена не выбирают

В них живут и умирают

А. Кушнер

Недавно я послал запрос в Черниговскую газету, интересует ли их материал о Марке Вороном. Ответили, что их интересуют только известные люди. Оказывается, о замечательном украинском детском писателе Марке Вороном, как и о гениальной поэтессе, Ладе Могилянской, нынче в их отческом Чернигове никто не знает!

Родился он 5 марта 1904 г. Крестили его Михаил Михайлович Коцюбинский и подруга матери дворянка Феодосия Степановна Шкуркина. Отцом Марка был внук крепостного — Николай Вороной i004.radikal.ru/0711/75/220ec05209cf.jpg в те времена самый модный украинский поэт. А вот матерью была столбовая дворянка, дочь автора слов «Ще не вмерлы rq.foto.radikal.ru/0709/2c/4a82199e42dd.jpg Украины» Вера Николаевна Вербицкая-Антиох. Жили они в усадьбе Вербицких по ул. Успенской (ныне Антонова-Овсеенко) на Лесковице. Это действительно была усадьба — на улицу выходили кованые ворота и кованый забор, привезенные из Седнева Дмитрием Лизогубом, за ними из-за кустов сирени выглядывал уютный восьмикомнатный дом с резблённым палисадом…

Не долго просуществовала семья Вороных. Буквально через несколько дней после крещения сына, Вера Николаевна выгнала мужа. Дело в том, что Николай Вороной был прирождённый бродяга и всю свою сознательную жизнь кочевал по городам. Вот и во время её беременности, покатил к своему побратиму Ивану Франко во Львов. Поводом были дела «Просвиты» и НТШ. После дел, зашли на представление во Львовский украинский театр (теперь там «народный дом»), в который когда-то его устроил Франко. А затем в номерах отметили успех постановки. Вот снимки с оголённой артисткой на коленях у Вороного и получила Вера Николаевна. Родила сына, дождалась крещения, а затем выставила мужа. Для Николая это была страшная трагедия. Он даже пытался покончить с собой. Но Вера всё равно отказалась его принять. Правда, по требованию Николая Андреевича Вербицкого, Вороному было разрешено навещать сына. Мало того, сдавая очередную квартиру перед отъездом в командировку, Вороной относил свои вещи к Вербицким и у них останавливался после поездки, пока ему не находили квартиру. Одна из таких остановок закончилась тем, что Вера в 1908 г родила сына Дмитрия. Увы, она отказалась записать его Вороным. Так и вырос он Дмитрием Николаевичем Вербицким-Антиохом. В декабре 1909 умер старший Вербицкий и Вороному было запрещено показываться в усадьбе, поэтому в 1910 он переехал в Киев. В усадьбе Вербицких вместе с Николаем Андреевичем и его женой Екатериной Фёдоровной, жила незамужняя дочь Ольга и семейство сына Фёдора. Марик рос с сёстрами-погодками — старшей на год Талюсей и младшей на год Мусей. У них вечно толклась старшая дочь Николая Николаевича Вербицкого — Ната, его ровесница, и её подруга — Люся Пустосмехова, живущая рядом. Марк был бабушкиным любимцем. Его, а не девчонок, она пичкала сладостями, прощала все шалости, вплоть до потопов на кухне. В 6 лет научился читать по Шевченковскому «Букварю». В 7 лет он пошёл в гимназию. Это ж надо было видеть, как он ходит на занятия!- С одной стороны дороги семенит его тётя Оля, а по другую сторону важно катится похожий на хомячка, толстенький, в серой гимназической шинели до пят, круглолицый, румяный Марик с гордо задранным носом. Не дай Бог Ольге к нему приблизиться — раздаётся страшнейший визг и вопли — уйди!..

Его гимназическая жизнь началась с того, что передрался со всеми одноклассниками. Таким способом он искал друзей. Увы, этому новому способу знакомств положил конец старший на 5 лет брат Александр, разогнавший раз и навсегда гимназистов — соперников. Из-за этого Марик так и не стал верховодом! Ходил он только с Сашкой Саранчовым, жившим неподалеку на Лесковице. Вообще-то он не нуждался в гимназических друзьях. Ему хватало командовать сёстрами да младшим на два года братишкой Димкой. В 1914 в Чернигов было эвакуировано из Польши семейство Юрковых. На Художественной выставке в Дворянском собрании они познакомились с Вербицкими. Юрковы ещё не были устроены и Фёдор Вербицкий помог им снять дом в усадьбе Петра Ивановича Рашевского, расположенной рядом по ул. Лесковицкой. У Юрковых был сын Игорь и дочка Оля. Игоря определили в гимназию в класс Марка. Их дружба началась с бесконечных драк. Но вот, во время разлива 1915 они решили провести очередной поединок на островке в озере возле усадьбы Вербицких. Стянули лодку у соседа, приплыли на остров, разметили ринг и начали драться. Сосед заметил пропажу лодки и на другой лодке подплыл к острову. Пока ребята дрались, ничего не замечая вокруг, он уплыл со своими лодками. Наконец мальчишки устали тузить друг друга, промакнули один другому разбитые носы и пошли к лодке. А лодки то и нет. А на дворе таки довольно прохладно. Вода — ледяная, да и плавать оба не умели. Вот и прохаживались, болтая, по острову до самого вечера, пока их не разыскала соседка Люся Пустосмехова, заглянувшая на озеро. С тех пор Марк и Игорь стали лучшими друзьями, а Люся Пустосмехова — любовью Игоря. Марк, чей дед был любимым учителем почти всех его учителей, был на хорошем счету и учился отлично. Игорь вечно прогуливал занятия и больше всех в классе имел неудов. Зато в гимназическом литературном кружке он был первым! Коцюбинский частенько навещал своего крестника. Приходил он со свитой юных дарований из своего литературного общества. Изредка приходил с ним длиннющий и скучнейший Павлик Тычина, завывавший свои стихи, как псалмы… Но куда было тому поповичу до их подруги — юной поэтессы Лади Могилянской. Лада уже тогда была способна соперничать с самой Анной Ахматовой. В альбомчике Наты Вербицкой есть её стишок тех лет, заканчивающийся словами «Десь тут кінчається небо і починаюся я». На всю жизнь Нате запомнился стих Лады: «Щоденно тануть голубi простори. Щодня все бiльш замрiяна печаль. Дерева обнялись — i хтось смертельно хворий дiстав в останнiй раз бурштини i кораль. Ти не моя, ти тiльки осiнь, осiнь. Не хочу я твоєї глибини. Нехай ранками скам’янiлi роси розкажуть пошепки мої мрiйливі сни»…

Нужно сказать, что хотя в то время в гимназии, да и дома, в Чернигове разговаривали по-русски, но с лёгкой руки Кулиша и Вербицкого, официальным языком тогдашней черниговской интеллигенции был украинский. Вот и Лада пела свои стихи по-украински и также по-украински завывал свои Тычина и декламировал свои Михаил Жук! Разве же в таком окружении можно было не пытаться самим писать?

Ко дню рождения Марка в 1915 Марик с сёстрами Талюсей и Мусей и братцем Димкой выпустили семейный альманах, который иллюстрировала Муся (страничка приложена). Уже умер его крестный, поэтому вместо Крестного понёс он альманах на литературную среду к художнику и поэту Михаилу Жуку, перенявшему от Коцюбинского эстафету. Жук тут же сделал его и сестёр участником своего кружка. Стал членом кружка и Игорь Юрков и гениальная Ладя Могилянская. Но тут грохнула февральская революция, и город заполонили толпы с красными бантами. Разогнали жандармов, объявили Украину. Этим всё и закончилось. А затем произошёл октябрьский переворот. Провозгласили УНР и в Чернигове воцарилась не то УНР, не то ЗУНР с её сечевиками, пришедшими с самого Львова и не только разговаривающими на непонятном диалекте, но и потребовавшими введения этого диалекта и в русскоязычном Чернигове. Черниговчане, привыкшие к украинской речи полтавского розлива, видели в них чужаков и не особенно расстроились, когда эти сечевики драпанули от красноармейских отрядов земляка Юрки Коцюбинского. Увы, они не знали, кто придёт за отрядами Коцюбинского. Зимой 1918, вырезав небольшой заградотряд ребят- гимназистов под Крутами, пришёл со своей пьяной дивизией Муравьёв. И началось… Изрубили в клочья Григория Вербицкого в Репках, пьяный матрос неподалеку от дома Вербицких заколол штыком красавицу-гимназистку Томочку Мещерскую, отказавшую ему в притязаниях. 14 летний Марко пишет:

«Господи, в день твого гніву неспинного

Дай мені мужність і віру в небеснеє,

Дай чути в шепоті саду звіриного

Царство Ісусове Хрестовоскреснеє

О пам’ятаю, роскинувши косами

Впала вона під рукою ворожою

Вкрито її сніговими покосами

Я усій зграї звірячій загрожую

Господи, дай мені сили помститися

За її душу — за синєокую

Господи Боже! Не можу молитися-

Кров її кров — борозною глибокою…

Больше года свирепствовала в Чернигове красная чума. Но вот в октябре город заняла Белая Гвардия. С её частями вернулся к семье тяжело раненый во время Ледового Похода Лавра Корнилова Николай Вербицкий. В том походе, он, штабс-капитан, шёл рядовым в отряде Маркова. Сейчас его комиссовали. На его место встал племянник — Александр Вербицкий. Вместе с ним добровольцами в Белую Гвардию записались и Игорь Юрков и Марк Вороной. В конце октября Деникинский поход на Москву захлебнулся. Красная лавина подошла к Чернигову. Но Игорь и Марко в это время были уже далеко — в Екатеринодаре, куда их отправили на обучение. И тут выяснилось, что Марку нет 16! Необученные дети белым не были нужны. Ему выдали месячное довольствие, деньги и посоветовали отправляться домой через фронт. Марк предпочёл остаться в Екатеринодаре у родного дяди Григория, работавшего здесь земским врачом. У него он и встретил приход красных. Конечно, началась зачистка города от интеллигенции, но семью известного земского врача не тронули. Марк помогал дяде по хозяйству, а в 1920 вернулся в родной Чернигов. Город встретил неприветливо и враждебно. Игорь Юрков воевал где-то в Средней Азии уже на стороне красных. Отец вместе с Петлюрой отступил в Польшу и жил сейчас в Варшаве. Работать было негде — никуда не брали, как бывшего белогвардейца. Еле-еле, при помощи Михаила Жука, устроился грузчиком в порт…

В 1923 вернулся из Средней Азии похудевший и почерневший Юрков. В Чернигове и ему не нашлось работы. Устроился в «Пролетарской правде» в Киеве и к Марку и Люсе Пустосмеховой приезжал только на лето. В Киеве он организовал литературную группу. Марик, как работник порта, придумал для этой группы портовое название «Майна». (Из известных ныне поэтов в ней был Ушаков). Хоть Марк и оставался в Чернигове, но Игорь регулярно печатал его стихи в своей «Пролетарской правде». В том же 1923 отец переехал из Варшавы во Львов и стал печататься в изданиях, которые распространялись в Советском Союзе. Хоть у Николая Вороного и отлично идут дела, его печатают, платят самые высокие гонорары, но Львов всё более и более полонизуется и он чувствует себя всё более и более чужим. В это время в СССР начинается кампания по возращению талантливейших писателей. Возвращается граф Алексей Толстой. Связываются и с Вороным. Ведь если граф, столбовой дворянин, смог найти в себе силы вернуться, то ему, потомку крепостных, стыдно отказываться. Когда в 1926 в Польше вернулся к власти Пилсудский, Вороной принял приглашение Советского правительства и вернулся на Родину. Вначале он приехал в тогдашнюю столицу Украины — Харьков, на должность заведующего музыкальной частью оперного театра. Он вызывает к себе Марка и тот с удовольствием переезжает из опустевшего Чернигова в шумный Харьков. Здесь всё так непривычно, здесь «Трамваї сині линуть в ирій». Отец помогает ему поступить в институт Нарпросвета. Он знакомится с Бажаном, Сосюрой. Но отцу неуютно в Харькове. Все его старые друзья остались в Киеве. Через год они переезжают в Киев и здесь общественность с помпой отмечает 35-летие писательской деятельности Вороного. Юбилей отмечают стотысячным тиражом толстейшего сборника его произведений «Поэзии"(1929) Ему дали трёхкомнатную квартиру по ул. Львовской 16. Отец выделил Марку отдельную комнату, накупил шикарной одежды. Через друзей помог поступить на режиссёрский факультет Киевского музыкально-драматического института им. Лысенко. Муся Вербицкая вспоминает то время. «Я тогда училась в художественном. Жила в квартире на чердаке по ул. Львовской 14. У нас на чердаке собиралось очень много народа, а мне нужно было учиться. Мне Марк дал ключ и я спокойно приходила к Марку, открывала двери и занималась у него. Как-то приходит старший Вороной, а я его терпеть не могла из-за его вечного «Чего ты не целуешься с Мариком?» А я: «Чего это я буду с ним целоваться, он же мой брат!» А он тогда и говорит-«Хорошо. Вот у меня здесь старая-старая картина, так ты её обнови!» Ну взяза я краски и обновила её. Сделала все краски яркими-яркими, она засияла ими, как драгоценный камень. Приходит Вороной: «Господи! Что ты натворила! Ты же совсем испортила старинную картину! А я и говорю: «Вы бы сказали, что это старинная картина, так я бы совсем её не трогала, а так смотрите на мою картину…» Не любила я его. Я тогда студенткою была. До зимы ходила в сандаликах, была у меня кофта и платье. И больше ничего. А они расхаживали в модных пальто, ели всегда такие вкусно пахнущие конфеты, а угостить не догадывались. Вот как-то мы идём с ними, а навстречу какой-то интеллигентный дядечка идёт. Он и говорит им: «Такая девушка красивая с такими панами идёт. Вы что не видите, что снег падает, а она в сандаликах. Вы сами шубы напялили, а она в какой-то серой кофточке…» Ох как они оба покраснели… Вообще-то мне дядя Боря Свечников присылал из Москвы по 10 карбованцев и на эти деньги я и краски покупала, и обедала, и за квартиру платила. Иногда, правда, и Марк давал мне книгу, а в ней, тайком от отца, передавал пятёрку-десятку. Так было всегда, когда он получал гонорар за стихи»…

С приездом отца дела у Марка пошли на лад. Хоть он и раньше печатался, После первых стихов в «Пролетарской правде»: «Лягає тінню довгий вечір (1923), в1924- 1925 опубликовали его „Иван Франко“, „Дни осени“, „Память“, „Сон“,"Рахіль»,", «Рукав метелиці шовковий», «Наступ» и ещё десяток других. У Марка в 1926—1930 публикации насчитываются уже сотнями. Всё началось с воистину шлягера, написанного на мотив старинной немецкой матросской песни: «Родились ми робити з казки дійсністьДолати простір і скоряти час.І окрім рук у нас вже крила міцніА окрім серця є мотор у насВсе вище, і вище, і вищеПрямуємо лет наших птицьІ в кожнім моторі їх дишеБезпека і спокій границь! «(Со временем эта песня будет переделана Павом Германом и Юлием Хайтом в гимн советских авиаторов, а немцами в гимн фашистов «Хорст Вессель») В 1928 отец его устраивает на киностудию, где он переводит кинокартины с русского на украинский. И именно в это время он пишет песню «физкультурная шутейная» со словами: «Щоб до старості ти був, наче змолоду, наче змолоду, наче змолоду, не лякайся ні жари, ані холоду, ані холоду, закаляйся, як сталь!» (затем это переделает Лебедев-Кумач и вставит в фильм «Вратарь).

1928−29 — пик его жизни. В 1928 году общественность отмечает юбилей его отца. Ему шлют поздравительные стихи друзья и близкие — Максим Рыльский, Павло Тычина, Николай Бажан, Дмитрий Тась (брат Лады Могилянской). Благодаря этому юбилею, печатают безотказно и Марка. Но уже прозвенел тревожный звонок судьбы. В 1929 забрали сестру Мусю по делу о Черниговском «Союзе освобождения крестьян». Забрали вместе с Галей Левицкой и Ладой Могилянской, у которых нашли листовки против коллективизации. Стали сгущаться тучи и над Николаем Вороным. Появились публикации о его дружбе с Симоном Петлюрой. Марко всё ещё публикуют. Он вмещает в журнале «Життя і революція» своё стихотворение «Соловей», в котором есть такие строки «Кругом лежать розсипані/Медалі і хрести,/Бійцям же позабивано/Землицею роти…» В том 1930 году он переключается на книги для детей и многотысячными тиражами выходят его «Будівники», «Коники» «Носоріг», «Ставок».

Чтобы доказать «правильность» своего воспитания, любовь и преданность советской власти, Марко в 1932 публикует сборник стихов «Форвард».

Зросли в нас

тривалість,

Азарт

І жадоба.

Чистим озоном

Дихнули ніздрі,

Бо становимо

Шосту частину глобусу,

Нетрі суші

Й сторіччя побуту

На рельси

Комунізму!

Увы, вместо похвал в литературной газете за 23 марта 1932 г появляется статья партсексота Мыколы Шеремета (1906−1986), который восклицает: «Рядом с откровенно контрреволюционной вылазкой таких поэтов, как Фомин, в советскую литературу проносят свой враждебный товар, маскируясь и приспосабливаясь, типично буржуазные поэты, например, Марко Вороной («Форвард», для которого наша классовая борьба не что иное, как игра в футбол. Классовой борьбе, ликвидации вражеских классов Марко Вороной противоставляет «вечно живые» биологические законы борьбы старого с новым, то-есть подменяет классовую борьбу биологией: «Наша молодость — мускулы сильные, /крепкие нервы, здоровый аппетит!»… Свою статью он заканчивает: «Зачем издана эта книга, кому она случит, какова её цель? — Классовому врагу, который выбрал цель, чтобы время от времени выпускать литературно-бандитского «почтового голубя» «заморской державе своей»…

От украинских чекистов легче всего было укрыться в Москве. Туда и перебрался Марко, устроившись в редакцию журнала «Наши достижения». Ездит по всему Союзу. Вот как он описывает встречу со Средней Азией: «Росло за смугою береговою/Пустинь дихання- «Азіє, ти спиш, /Ти на колі на впала головою ./На площу рівних квадратових криш»…

Ранней весной 1934 был схвачен его отец. Классик советской украинской литературы Иван Ле на допросе 28.03.1934 доносил: :"…Николай Вороной, в прошлом белоэмигрант, Праздновал при Петлюре свой юбилей и выпивал вместе с Петлюрой: «Гетман украинской поэзии с гетманом украинской армии». На похоронах С. Васильченко сказал такую контрреволюционную фразу: «При жизни покойный любил украинское сало и перед смертью его хотел, увы, не дали и перед смертью ему кусочка того сала»… Сын его Марко почему-то выехал в Москву и там работает в журнале «Наши достижения». Думаю, это демонстрация перед общественностью: глядите мол, как нам украинцам тяжело на Украине, вынуждены свою культуру бросать и работать на русскую. Безусловно, Марко сделал это по совету отца, ещё и перетянул в Москву Антоненко-Давыдовича (тоже скрытый фашист)"…

Николай Вороной был всё же всемирно известный писателем. Так просто уничтожить его было ещё нельзя. Присудили три года лагерей, заменённых на высылку за пределы Украины. С «Укртеатриздата» его уволили, а куда сослан, не сказали. Марко, получив известие об этом, выехал из Москвы и вместе с отцом поехал в Харьков, где добился повторного пересмотра дела. После пересмотра Вороного сослали в село Вороное (теперь Новоукраинка) Одесской (теперь Кировоградской) области. Из-за поездки Марко был вынужден уволиться из журнала и теперь вместе с отцом безработные, ожидали того нового решения из Харькова. Не дождались, за отцом пришли и увезли куда-то. 5 месяцев Марко не знал, что с отцом и где он, а 19 марта 1935, в День рождения, схватили и его. Арестованный вместе с ним Леонид Миткевич пишет: «От меня требовали, чтобы я оболгал себя и других, будто мы принадлежали к террористической организации во главе с Максимом Рыльским. Я твёрдо решил умереть, но не подписывать страшной лжи о себе и других. Я на суде не признал себя виноватым, да и когда вопросы ставились конкретно, никто ничего конкретно не отвечал… Интересен сам факт определения „террористической организации“. На суде было оглашено, что на квартире Максима Рыльского в присутствии Зерова, Филлиповича и какого-то молодого поэта был прочтён стих, кажется, Франко „Так пос.ідаймо на голих лавах, та подумаймо по вбитих братах“, а так как это было после расстрела 16 писателей, которые признали себя террористами, значит, и люди, которые находились в кабинете Рыльского — также террористы!» Борис Антоненко-Давыдович, в письме к Прокурору СССР 15.08.1955 пишет: «Следователь в июле месяце 1935 в процессе следствия положил передо мною на стол объёмистую папку с надписью „Дело Николая Бажана — украинская военная организация“ и тут же начал допрашивать меня о Бажане и читать мне клеветнические показания на Бажана других репрессированных лиц». Как видите, не только «советский патриот» Иван Ле врал на «врагов народа». Выбивали показания из всех их друзей. Вороному не давали спать, допрашивали в три смены. А затем положили на стол такие же папки. Он продержался только 20 дней, а затем 14.04.1935 подписал: «Заявляю о том, что со дня моего ареста 19 марта в течение 20 суток, уже находясь в стенах НКВД, я вёл себя как предатель, как классовый враг, ни одного слова правду не говорил, но с 8 апреля я решил ещё раз навсегда порвать с моим националистическим прошлым, и начал говорить искренне, ничего о себе не утаивая, отдавал всего себя, какой я есть, на руки пролетарского правосудия. И с указанного времени ни одного слова лжи мной не было сказано» А затем стал подписывать всё, что подкладывал ему следователь Бондаренко. Он подписал: «В руководстве нашей контрреволюционной националистической организации были Бажан, Яновский, Рыльский… В беседе со мной Бажан говорил, что дальше так продолжаться не может — или фашизм, или Союз Советских республик. Это была открытая ориентация на фашизм». Рыльского и Бажана спас звонок Хрущёва Сталину. Вместо них руководителем сделали Николая Зерова. Военный трибунал Киевского военного округа на закрытом судовом заседании 1−4.-2.1936 присудил Вороного М. Н. к 8 годам исправительно-трудовых лагерей.

Вначале он попал в г. Кеми, откуда и смог написать матери первое письмо (с дороги слал только открытки). Он ещё бодриться, пишет «Родненькая моя, я ещё до сих пор на Морсплаве — т. е. у самого Белого моря. Лёд стаял и погода стоит тёплая, так что мы на карельских розовых камнях солнечные ванны принимаем…». Надеется, что она сможет приехать на свидание с ним и просит, помирившись с отцом, приехать вместе. Возмущается, что их семью уплотнили и советует строить жизнь с учётом того, что он на долгие годы будет оторван от семьи. Передаёт приветы брату Мите, сёстрам Мусе, Иринке (моя мать) Серёже и дяде Феде, живущим в Чернигове. Он просит выслать тетради и блокноты для стихов, семейные фото, чистые конверты и открытки для писем и послать запрос в Москву о вузах с заочной формой обучения.

В июне он пишет уже с Соловков. Опять бодрится «…зеленеют берёзки, шумит хвойный лес, цветут какие-то деревца, похожие на нашу вербу, а в траве лютики и одуванчики… Живу я в монастырском подворье-Кремле, за стены выходим только на работу или на стадион по выходным дням. Работал я до сих пор в основном на полевых работах: садил Буряки да полол морковь и репу. Погода стоит теплая, солнечная, а ночи сейчас совсем нет — круглые сутки можно книжку читать — сплошной день. С обстановкой и работой я уже более-менее свыкся и чувствую себя здорово и бодро… Не писал я так долго потому, что отсюда можно только одно письмо в месяц посылать и лишь по особому разрешению дают право на дополнительное письмо… Вновь передаёт приветы Черниговским родным и просит прислать карандаши и самоучители французского, английского языка и учебник латыни…

Затем письма приходят всё реже, зато становятся всё более объёмными. Он всё больше и больше тоскует о Родине. «…живётся мне ни хорошо, ни плохо — сплю в тепле, голоден не бываю, но жизнь такая ровная, — день в день, что совершенно теряешь счёт времени и от этого становится очень тоскливо. А если вспомнишь о тебе, так и того хуже… Родненькая моя, как бы хотелось, чтобы всё это скорее проходило, а дни хоть и быстро бегут, но годы тянутся долго. Подумаешь о будущем и тревожно делается — когда придётся домой вернуться все давным-давно сойдут со своих мест и будешь всем чужой…»

Увы, не пришлось ему вернуться домой. Решение, принятое на Заседании ОСОБОЙ ТРОЙКИ УНКВД Ленинградской области «9» октября 1937 года под председательством --- Заковского, при членах В. Гарине и Позерне, секретаре Егорове по Делу # 103010−37 г. Оперативной части Соловецкой тюрьмы ГУГБ НКВД СССР на 134 человека украинских буржуазных националистов осужденных на разные сроки за к-р, националистическую, шпионскую и террористическую деятельность на Украине, которые, оставаясь на прежних к-р позициях, продолжая к-р шпионскую, террористическую деятельность, создали к-р организацию: «Всеукраинский центральный блок». ВОРОНОГО Марка Николаевича, 1904 г. р., украинца, гр. СССР, из дворян, ур.г. Чернигова, УССР, служащего, образование высшее, литератора-журналиста, служил добровольцем — рядовым в белой армии Деникина, послед. Место службы — член Союза писателей в г. Киеве.- Приговором Воентрибунала КВО 1−4.2.36 г. к л/свободы на 8 лет. — РАССТРЕЛЯТЬ!

ВСЁ!

К.т.н. Владимир Сиротенко (Вербицкий)

Племянник Марка Вороного

shkolazhizni.ru

поэт расстрелянного Возрождения | владимир сиротенко

Времена не выбирают

В них живут и умирают

А.Кушнер

Родился он 5 марта 1904 г. Крестили его Михаил Михайлович Коцюбинский и подруга матери дворянка Феодосия Степановна Шкуркина. Отцом Марка был внук крепостного - Николай Вороной http://i004.radikal.ru/0711/75/220ec05209cf.jpg в те времена самый модный украинский поэт. А вот матерью была столбовая дворянка, дочь автора слов «Ще не вмерлы http://rq.foto.radikal.ru/0709/2c/4a82199e42dd.jpg Украины» Вера Николаевна Вербицкая-Антиох. Жили они в усадьбе Вербицких по ул. Успенской (ныне Антонова-Овсеенко) на Лесковице. Это действительно была усадьба - на улицу выходили кованые ворота и кованый забор, привезенные из Седнева Дмитрием Лизогубом, за ними из-за кустов сирени выглядывал уютный восьмикомнатный дом с резблённым палисадом...

Не долго просуществовала семья Вороных. Буквально через несколько дней после крещения сына, Вера Николаевна выгнала мужа. Дело в том, что Николай Вороной был прирождённый бродяга и всю свою сознательную жизнь кочевал по городам. Вот и во время её беременности, покатил к своему побратиму Ивану Франко во Львов. Поводом были дела «Просвиты» и НТШ. После дел, зашли на представление во Львовский украинский театр (теперь там «народный дом»), в который когда-то его устроил Франко. А затем в номерах отметили успех постановки. Вот снимки с оголённой артисткой на коленях у Вороного и получила Вера Николаевна. Родила сына, дождалась крещения, а затем выставила мужа. Для Николая это была страшная трагедия. Он даже пытался покончить с собой. Но Вера всё равно отказалась его принять. Правда, по требованию Николая Андреевича Вербицкого, Вороному было разрешено навещать сына. Мало того, сдавая очередную квартиру перед отъездом в командировку, Вороной относил свои вещи к Вербицким и у них останавливался после поездки, пока ему не находили квартиру. Одна из таких остановок закончилась тем, что Вера в 1908 г родила сына Дмитрия. Увы, она отказалась записать его Вороным. Так и вырос он Дмитрием Николаевичем Вербицким-Антиохом. В декабре 1909 умер старший Вербицкий и Вороному было запрещено показываться в усадьбе, поэтому в 1910 он переехал в Киев. В усадьбе Вербицких вместе с Николаем Андреевичем и его женой Екатериной Фёдоровной, жила незамужняя дочь Ольга и семейство сына Фёдора. Марик рос с сёстрами-погодками – старшей на год Талюсей и младшей на год Мусей. У них вечно толклась старшая дочь Николая Николаевича Вербицкого – Ната, его ровесница, и её подруга – Люся Пустосмехова, живущая рядом. Марк был бабушкиным любимцем. Его, а не девчонок, она пичкала сладостями, прощала все шалости, вплоть до потопов на кухне. В 6 лет научился читать по Шевченковскому «Букварю». В 7 лет он пошёл в гимназию. Это ж надо было видеть, как он ходит на занятия!- С одной стороны дороги семенит его тётя Оля, а по другую сторону важно катится похожий на хомячка, толстенький, в серой гимназической шинели до пят, круглолицый, румяный Марик с гордо задранным носом. Не дай Бог Ольге к нему приблизиться – раздаётся страшнейший визг и вопли – уйди!..

Его гимназическая жизнь началась с того, что передрался со всеми одноклассниками. Таким способом он искал друзей. Увы, этому новому способу знакомств положил конец старший на 5 лет брат Александр, разогнавший раз и навсегда гимназистов – соперников. Из-за этого Марик так и не стал верховодом! Ходил он только с Сашкой Саранчовым, жившим неподалеку на Лесковице. Вообще-то он не нуждался в гимназических друзьях. Ему хватало командовать сёстрами да младшим на два года братишкой Димкой. В 1914 в Чернигов было эвакуировано из Польши семейство Юрковых. На Художественной выставке в Дворянском собрании они познакомились с Вербицкими. Юрковы ещё не были устроены и Фёдор Вербицкий помог им снять дом в усадьбе Петра Ивановича Рашевского, расположенной рядом по ул. Лесковицкой. У Юрковых был сын Игорь и дочка Оля. Игоря определили в гимназию в класс Марка. Их дружба началась с бесконечных драк. Но вот, во время разлива 1915 они решили провести очередной поединок на островке в озере возле усадьбы Вербицких. Стянули лодку у соседа, приплыли на остров, разметили ринг и начали драться. Сосед заметил пропажу лодки и на другой лодке подплыл к острову. Пока ребята дрались, ничего не замечая вокруг, он уплыл со своими лодками. Наконец мальчишки устали тузить друг друга, промакнули один другому разбитые носы и пошли к лодке. А лодки то и нет. А на дворе таки довольно прохладно. Вода - ледяная, да и плавать оба не умели. Вот и прохаживались, болтая, по острову до самого вечера, пока их не разыскала соседка Люся Пустосмехова, заглянувшая на озеро. С тех пор Марк и Игорь стали лучшими друзьями, а Люся Пустосмехова - любовью Игоря. Марк, чей дед был любимым учителем почти всех его учителей, был на хорошем счету и учился отлично. Игорь вечно прогуливал занятия и больше всех в классе имел неудов. Зато в гимназическом литературном кружке он был первым! Коцюбинский частенько навещал своего крестника. Приходил он со свитой юных дарований из своего литературного общества. Изредка приходил с ним длиннющий и скучнейший Павлик Тычина, завывавший свои стихи, как псалмы... Но куда было тому поповичу до их подруги - юной поэтессы Лади Могилянской. Лада уже тогда была способна соперничать с самой Анной Ахматовой. В альбомчике Наты Вербицкой есть её стишок тех лет, заканчивающийся словами « Десь тут кінчається небо і починаюся я». На всю жизнь Нате запомнился стих Лады: «Щоденно тануть голубi простори. Щодня все бiльш замрiяна печаль. Дерева обнялись — i хтось смертельно хворий дiстав в останнiй раз бурштини i кораль. Ти не моя, ти тiльки осiнь, осiнь. Не хочу я твоєї глибини. Нехай ранками скам’янiлi роси розкажуть пошепки мої мрiйливі сни»...

«Господи, в день твого гніву неспинного

Дай мені мужність і віру в небеснеє,

Дай чути в шепоті саду звіриного

Царство Ісусове Хрестовоскреснеє

О пам’ятаю, роскинувши косами

Впала вона під рукою ворожою

Вкрито її сніговими покосами

Я усій зграї звірячій загрожую

Господи, дай мені сили помститися

За її душу - за синєокую

Господи Боже! Не можу молитися-

Кров її кров – борозною глибокою...

Больше года свирепствовала в Чернигове красная чума. Но вот в октябре город заняла Белая Гвардия. С её частями вернулся к семье тяжело раненый во время Ледового Похода Лавра Корнилова Николай Вербицкий. В том походе, он, штабс-капитан, шёл рядовым в отряде Маркова. Сейчас его комиссовали. На его место встал племянник – Александр Вербицкий. Вместе с ним добровольцами в Белую Гвардию записались и Игорь Юрков и Марк Вороной. В конце октября Деникинский поход на Москву захлебнулся. Красная лавина подошла к Чернигову. Но Игорь и Марко в это время были уже далеко – в Екатеринодаре, куда их отправили на обучение. И тут выяснилось, что Марку нет 16! Необученные дети белым не были нужны. Ему выдали месячное довольствие, деньги и посоветовали отправляться домой через фронт. Марк предпочёл остаться в Екатеринодаре у родного дяди Григория, работавшего здесь земским врачом. У него он и встретил приход красных. Конечно, началась зачистка города от интеллигенции, но семью известного земского врача не тронули. Марк помогал дяде по хозяйству, а в 1920 вернулся в родной Чернигов. Город встретил неприветливо и враждебно. Игорь Юрков воевал где-то в Средней Азии уже на стороне красных. Отец вместе с Петлюрой отступил в Польшу и жил сейчас в Варшаве. Работать было негде – никуда не брали, как бывшего белогвардейца. Еле-еле, при помощи Михаила Жука, устроился грузчиком в порт…

В 1923 вернулся из Средней Азии похудевший и почерневший Юрков. В Чернигове и ему не нашлось работы. Устроился в «Пролетарской правде» в Киеве и к Марку и Люсе Пустосмеховой приезжал только на лето. В Киеве он организовал литературную группу. Марик, как работник порта, придумал для этой группы портовое название «Майна». ( Из известных ныне поэтов в ней был Ушаков). Хоть Марк и оставался в Чернигове, но Игорь регулярно печатал его стихи в своей «Пролетарской правде». В том же 1923 отец переехал из Варшавы во Львов и стал печататься в изданиях, которые распространялись в Советском Союзе. Хоть у Николая Вороного и отлично идут дела, его печатают, платят самые высокие гонорары, но Львов всё более и более полонизуется и он чувствует себя всё более и более чужим. В это время в СССР начинается кампания по возращению талантливейших писателей. Возвращается граф Алексей Толстой. Связываются и с Вороным. Ведь если граф, столбовой дворянин, смог найти в себе силы вернуться, то ему, потомку крепостных, стыдно отказываться. Когда в 1926 в Польше вернулся к власти Пилсудский, Вороной принял приглашение Советского правительства и вернулся на Родину. Вначале он приехал в тогдашнюю столицу Украины - Харьков, на должность заведующего музыкальной частью оперного театра. Он вызывает к себе Марка и тот с удовольствием переезжает из опустевшего Чернигова в шумный Харьков. Здесь всё так непривычно, здесь «Трамваї сині линуть в ирій”. Отец помогает ему поступить в институт Нарпросвета. Он знакомится с Бажаном, Сосюрой. Но отцу неуютно в Харькове. Все его старые друзья остались в Киеве. Через год они переезжают в Киев и здесь общественность с помпой отмечает 35-летие писательской деятельности Вороного. Юбилей отмечают стотысячным тиражом толстейшего сборника его произведений «Поэзии»(1929) Ему дали трёхкомнатную квартиру по ул. Львовской 16. Отец выделил Марку отдельную комнату, накупил шикарной одежды. Через друзей помог поступить на режиссёрский факультет Киевского музыкально-драматического института им. Лысенко. Муся Вербицкая вспоминает то время. « Я тогда училась в художественном. Жила в квартире на чердаке по ул. Львовской 14. У нас на чердаке собиралось очень много народа, а мне нужно было учиться. Мне Марк дал ключ и я спокойно приходила к Марку, открывала двери и занималась у него. Как-то приходит старший Вороной, а я его терпеть не могла из-за его вечного «Чего ты не целуешься с Мариком?» А я: «Чего это я буду с ним целоваться, он же мой брат!» А он тогда и говорит-«Хорошо. Вот у меня здесь старая-старая картина, так ты её обнови!» Ну взяза я краски и обновила её. Сделала все краски яркими-яркими, она засияла ими, как драгоценный камень. Приходит Вороной: «Господи! Что ты натворила! Ты же совсем испортила старинную картину! А я и говорю : « Вы бы сказали, что это старинная картина , так я бы совсем её не трогала, а так смотрите на мою картину…» Не любила я его. Я тогда студенткою была. До зимы ходила в сандаликах, была у меня кофта и платье. И больше ничего. А они расхаживали в модных пальто, ели всегда такие вкусно пахнущие конфеты, а угостить не догадывались. Вот как-то мы идём с ними, а навстречу какой-то интеллигентный дядечка идёт. Он и говорит им: « Такая девушка красивая с такими панами идёт. Вы что не видите, что снег падает, а она в сандаликах. Вы сами шубы напялили, а она в какой-то серой кофточке…» Ох как они оба покраснели…Вообще-то мне дядя Боря Свечников присылал из Москвы по 10 карбованцев и на эти деньги я и краски покупала, и обедала, и за квартиру платила. Иногда, правда, и Марк давал мне книгу, а в ней, тайком от отца, передавал пятёрку-десятку. Так было всегда, когда он получал гонорар за стихи»…

С приездом отца дела у Марка пошли на лад. Хоть он и раньше печатался, После первых стихов в «Пролетарской правде»: «Лягає тінню довгий вечір (1923), в1924- 1925 опубликовали его «Иван Франко», «Дни осени», «Память», «Сон»,”Рахіль”,”, ”Рукав метелиці шовковий”, ”Наступ” и ещё десяток других. У Марка в 1926-1930 публикации насчитываются уже сотнями. Всё началось с воистину шлягера, написанного на мотив старинной немецкой матросской песни: „Родились ми робити з казки дійсність\Долати простір і скоряти час.\І окрім рук у нас вже крила міцні\А окрім серця є мотор у нас\Все вище, і вище, і вище\Прямуємо лет наших птиць\І в кожнім моторі їх дише\Безпека і спокій границь! „( Со временем эта песня будет переделана Павом Германом и Юлием Хайтом в гимн советских авиаторов, а немцами в гимн фашистов «Хорст Вессель») В 1928 отец его устраивает на киностудию, где он переводит кинокартины с русского на украинский. И именно в это время он пишет песню «физкультурная шутейная» со словами: «Щоб до старості ти був, наче змолоду, наче змолоду, наче змолоду, не лякайся ні жари, ані холоду, ані холоду, закаляйся, як сталь!” (затем это переделает Лебедев-Кумач и вставит в фильм «Вратарь).

<pre> 1928-29 - пик его жизни. В 1928 году общественность отмечает юбилей его отца. Ему шлют поздравительные стихи друзья и близкие – Максим Рыльский, Павло Тычина, Николай Бажан, Дмитрий Тась (брат Лады Могилянской). Благодаря этому юбилею, печатают безотказно и Марка. Но уже прозвенел тревожный звонок судьбы. В 1929 забрали сестру Мусю по делу о Черниговском «Союзе освобождения крестьян». Забрали вместе с Галей Левицкой и Ладой Могилянской, у которых нашли листовки против коллективизации. Стали сгущаться тучи и над Николаем Вороным. Появились публикации о его дружбе с Симоном Петлюрой. Марко всё ещё публикуют. Он вмещает в журнале «Життя і революція” своё стихотворение „Соловей”, в котором есть такие строки „ Кругом лежать розсипані/Медалі і хрести,/Бійцям же позабивано/Землицею роти...” В том 1930 году он переключается на книги для детей и многотысячными тиражами выходят его «Будівники», «Коники» «Носоріг», «Ставок».</pre>

Зросли в нас

тривалість,

Азарт

І жадоба.

Чистим озоном

Дихнули ніздрі,

Бо становимо

Шосту частину глобусу,

Нетрі суші

Й сторіччя побуту

На рельси

Комунізму!

Увы, вместо похвал в литературной газете за 23 марта 1932 г появляется статья партсексота Мыколы Шеремета (1906-1986), который восклицает: « Рядом с откровенно контрреволюционной вылазкой таких поэтов, как Фомин, в советскую литературу проносят свой враждебный товар, маскируясь и приспосабливаясь, типично буржуазные поэты, например, Марко Вороной («Форвард», для которого наша классовая борьба не что иное, как игра в футбол. Классовой борьбе, ликвидации вражеских классов Марко Вороной противоставляет « вечно живые» биологические законы борьбы старого с новым, то-есть подменяет классовую борьбу биологией: « Наша молодость – мускулы сильные, /крепкие нервы, здоровый аппетит!»… Свою статью он заканчивает: «Зачем издана эта книга, кому она случит, какова её цель? – Классовому врагу, который выбрал цель, чтобы время от времени выпускать литературно-бандитского « почтового голубя» «заморской державе своей»!...

Ранней весной 1934 был схвачен его отец. Классик советской украинской литературы Иван Ле на допросе 28.03.1934 доносил: :«…Николай Вороной, в прошлом белоэмигрант, Праздновал при Петлюре свой юбилей и выпивал вместе с Петлюрой: «Гетман украинской поэзии с гетманом украинской армии». На похоронах С. Васильченко сказал такую контрреволюционную фразу: «При жизни покойный любил украинское сало и перед смертью его хотел, увы, не дали и перед смертью ему кусочка того сала»… Сын его Марко почему-то выехал в Москву и там работает в журнале «Наши достижения». Думаю, это демонстрация перед общественностью: глядите мол, как нам украинцам тяжело на Украине, вынуждены свою культуру бросать и работать на русскую. Безусловно, Марко сделал это по совету отца, ещё и перетянул в Москву Антоненко-Давыдовича (тоже скрытый фашист)»…

Николай Вороной был всё же всемирно известный писателем. Так просто уничтожить его было ещё нельзя. Присудили три года лагерей, заменённых на высылку за пределы Украины. С «Укртеатриздата» его уволили, а куда сослан, не сказали. Марко, получив известие об этом, выехал из Москвы и вместе с отцом поехал в Харьков, где добился повторного пересмотра дела. После пересмотра Вороного сослали в село Вороное (теперь Новоукраинка) Одесской (теперь Кировоградской) области. Из-за поездки Марко был вынужден уволиться из журнала и теперь вместе с отцом безработные, ожидали того нового решения из Харькова. Не дождались, за отцом пришли и увезли куда-то. 5 месяцев Марко не знал, что с отцом и где он, а 19 марта 1935, в День рождения, схватили и его. Арестованный вместе с ним Леонид Миткевич пишет: «От меня требовали, чтобы я оболгал себя и других, будто мы принадлежали к террористической организации во главе с Максимом Рыльским. Я твёрдо решил умереть, но не подписывать страшной лжи о себе и других. Я на суде не признал себя виноватым, да и когда вопросы ставились конкретно, никто ничего конкретно не отвечал… Интересен сам факт определения «террористической организации». На суде было оглашено, что на квартире Максима Рыльского в присутствии Зерова, Филлиповича и какого-то молодого поэта был прочтён стих, кажется, Франко «Так пос.ідаймо на голих лавах, та подумаймо по вбитих братах», а так как это было после расстрела 16 писателей, которые признали себя террористами, значит, и люди, которые находились в кабинете Рыльского - также террористы!» Борис Антоненко-Давыдович, в письме к Прокурору СССР 15.08.1955 пишет: « Следователь в июле месяце 1935 в процессе следствия положил передо мною на стол объёмистую папку с надписью «Дело Николая Бажана - украинская военная организация» и тут же начал допрашивать меня о Бажане и читать мне клеветнические показания на Бажана других репрессированных лиц». Как видите, не только «советский патриот» Иван Ле врал на «врагов народа». Выбивали показания из всех их друзей. Вороному не давали спать, допрашивали в три смены. А затем положили на стол такие же папки. Он продержался только 20 дней, а затем 14.04.1935 подписал: « Заявляю о том, что со дня моего ареста 19 марта в течение 20 суток, уже находясь в стенах НКВД, я вёл себя как предатель, как классовый враг, ни одного слова правду не говорил, но с 8 апреля я решил ещё раз навсегда порвать с моим националистическим прошлым, и начал говорить искренне, ничего о себе не утаивая, отдавал всего себя, какой я есть, на руки пролетарского правосудия. И с указанного времени ни одного слова лжи мной не было сказано” А затем стал подписывать всё, что подкладывал ему следователь Бондаренко. Он подписал: « В руководстве нашей контрреволюционной националистической организации были Бажан, Яновский, Рыльский…В беседе со мной Бажан говорил, что дальше так продолжаться не может - или фашизм, или Союз Советских республик. Это была открытая ориентация на фашизм». Рыльского и Бажана спас звонок Хрущёва Сталину. Вместо них руководителем сделали Николая Зерова. Военный трибунал Киевского военного округа на закрытом судовом заседании 1-4.-2.1936 присудил Вороного М.Н. к 8 годам исправительно-трудовых лагерей.

Вначале он попал в г. Кеми, откуда и смог написать матери первое письмо (с дороги слал только открытки). Он ещё бодриться, пишет «Родненькая моя, я ещё до сих пор на Морсплаве – т.е. у самого Белого моря. Лёд стаял и погода стоит тёплая, так что мы на карельских розовых камнях солнечные ванны принимаем…». Надеется, что она сможет приехать на свидание с ним и просит, помирившись с отцом, приехать вместе. Возмущается, что их семью уплотнили и советует строить жизнь с учётом того, что он на долгие годы будет оторван от семьи. Передаёт приветы брату Мите, сёстрам Мусе, Иринке (моя мать) Серёже и дяде Феде, живущим в Чернигове. Он просит выслать тетради и блокноты для стихов, семейные фото, чистые конверты и открытки для писем и послать запрос в Москву о вузах с заочной формой обучения.

В июне он пишет уже с Соловков. Опять бодрится «…зеленеют берёзки, шумит хвойный лес, цветут какие-то деревца, похожие на нашу вербу, а в траве лютики и одуванчики…Живу я в монастырском подворье-Кремле, за стены выходим только на работу или на стадион по выходным дням. Работал я до сих пор в основном на полевых работах: садил Буряки да полол морковь и репу. Погода стоит теплая, солнечная, а ночи сейчас совсем нет – круглые сутки можно книжку читать – сплошной день. С обстановкой и работой я уже более-менее свыкся и чувствую себя здорово и бодро…Не писал я так долго потому, что отсюда можно только одно письмо в месяц посылать и лишь по особому разрешению дают право на дополнительное письмо…Вновь передаёт приветы Черниговским родным и просит прислать карандаши и самоучители французского, английского языка и учебник латыни…

Затем письма приходят всё реже, зато становятся всё более объёмными. Он всё больше и больше тоскует о Родине. «…живётся мне ни хорошо, ни плохо – сплю в тепле, голоден не бываю, но жизнь такая ровная, - день в день, что совершенно теряешь счёт времени и от этого становится очень тоскливо. А если вспомнишь о тебе, так и того хуже… Родненькая моя, как бы хотелось, чтобы всё это скорее проходило, а дни хоть и быстро бегут, но годы тянутся долго. Подумаешь о будущем и тревожно делается – когда придётся домой вернуться все давным–давно сойдут со своих мест и будешь всем чужой…»

Увы, не пришлось ему вернуться домой. Решение, принятое на Заседании ОСОБОЙ ТРОЙКИ УНКВД Ленинградской области "9" октября 1937 года под председательством --- Заковского, при членах В.Гарине и Позерне, секретаре Егорове по Делу # 103010-37 г. Оперативной части Соловецкой тюрьмы ГУГБ НКВД СССР на 134 человека украинских буржуазных националистов осужденных на разные сроки за к-р, националистическую, шпионскую и террористическую деятельность на Украине, которые, оставаясь на прежних к-р позициях, продолжая к-р шпионскую, террористическую деятельность, создали к-р организацию: «Всеукраинский центральный блок». ВОРОНОГО Марка Николаевича, 1904 г.р., украинца, гр. СССР, из дворян, ур.г. Чернигова, УССР, служащего, образование высшее, литератора-журналиста, служил добровольцем - рядовым в белой армии Деникина, послед. Место службы - член Союза писателей в г. Киеве.- Приговором Воентрибунала КВО 1-4.2.36 г. к л/свободы на 8 лет. – РАССТРЕЛЯТЬ!

ВСЁ!

К.т.н. Владимир Сиротенко(Вербицкий)

Племянник Марка Вороного

maxpark.com

Могилянська Ладя — Вікіпедія

Матеріал з Вікіпедії — вільної енциклопедії.

Ладя Могилянська При народженні Народження Смерть Громадянство Мова творів Рід діяльності Роки активності: Жанр


Лідія Михайлівна Могилянська
7 листопада 1899(1899-11-07)
м. Чернігів
6 червня 1937(1937-06-06) (37 років)
Російська імперія, УНР, УСРР, СССР
українська
поет
1919–1937
вірш

Ла́дя Могиля́нська (справжнє ім'я Лі́дія Миха́йлівна Могиля́нська) (26 листопада 1899, Чернігів — 6 червня 1937) — українська поетеса. Дочка письменника Михайла Могилянського, сестра прозаїка Дмитра Тася.

Жертва сталінського терору.

Ладя (Лідія) Могилянська народилася 7 листопада (25 жовтня за ст. ст.)1899 року в Чернігові в сім'ї відомого письменника Михайла Могилянського. Вона також сестра поета і прозаїка Дмитра Тася (Могилянського).

Навчалася в гімназії в Петербурзі, потім в Чернігівській жіночій гімназії. З 1917 року постійно жила в Чернігові. Одружилася з музикантом Віктором Коновалом, сином поета Івана Коновала (літературний псевдонім Вороньківський), українським есером.

За часів большевицького режиму закінчила 2 курси Чернігівського інституту народної освіти, працювала в комісії з вивчення історичних пам'яток Чернігівщини при губернському відділі народної освіти, збирала місцевий фольклор.

16 січня 1929 року була заарештована Чернігівським окружним відділом ГПУ УСРР. Обвинувачувалась за ст. 54-4, 54-10 Кримінального кодексу у друкуванні, розповсюдженні контрреволюційної літератури, в участі у контрреволюційній організації «Демократичний союз», яка закликала до боротьби з тодішнім ладом. Згідно з постановою колегії ОГПУ від 9 липня 1929 року засуджена до найвищої міри покарання — розстрілу, із заміною на десять років ув'язнення у таборах. Строк відбувала на Соловках і Бел-Балттаборі — на будівництві Біломорсько-Балтійського каналу. Звільнена достроково у 1933 році.

Удруге заарештована у травні 1937 року у справі Фіріна (Семен Григорович Фірін — начальник Дмитрівського табору НКВД) за участь у контрреволюційній терористичній організації (насправді — цілком міфічній). Рішенням НКВД і прокурора СРСР від 5 червня 1937 р. засуджена до найвищої міри покарання. Цього разу вирок виконано — Ладю Могилянську розстріляли 6 червня 1937 р.

Реабілітована 6 березня 1957 р., за справою 1929 р. — в 1990-му році.

Про Ладю Могилянську залишили спогади товариші по ув'язненню академік Дмитро Лихачов, композитор М.Черняк.

Донька — Інна Коновал. Народилась в Чернігові, під час Другої світової війни виїхала до Німеччини. Подальша доля невідома.

Дебютувала 1919 року на сторінках провінційної чернігівської преси. Протягом 1923–1929 років друкувалася в журналах «Життя й революція», «Нова громада» (обидва — Київ), «Літературно-науковий вісник» (Львів), «Зоря» (Дніпропетровськ), «Всесвіт», «Червоний шлях» (обидва — Харків), чернігівських газетах «Селянське життя» та ін. За життя поетеса не видала жодної збірки віршів українською мовою.

На засланні Ладя Могилянська брала участь у табірних виданнях: друкувалася в журналі «Соловецкие острова», збірниках «Музыка двух каналов», «Музыка трассы» (обидва — 1936). На будівництві каналу Москва—Волга редагувала табірну газету українською мовою «За нову людину». В журналі «Огонек» за 1935 рік згадана серед авторів літопису будівництва Біломорсько-Балтійського каналу. У видавництві КВЧ (культурно-воспитательная часть) Дмитровлага НКВС СРСР 1935 року вийшла збірка її російськомовних віршів «Два канала» (серія «Библиотека перековки» № 9). Книжку оформив художник Гліб Кун.

Петрицкий Владимир. Приоткрытая тайна ГУЛАГа // Невский библиофил. — 2005. — Вып. 10.
П'ядик Юрій. Могилянські // Зона. — 2004. — Вип.18. — С. 187—194.
Федоров Николай. Канал и судьбы // Дмитровский вестник. — 2003. — 11 сентября
Скуратовский Вадим. Ладя Могилянская. Из полузабытых имен // Столичные новости. — 2003. — 8—14 июля.
Лихачев Дмитрий. Воспоминания. — СПб.: Logos, 1995. — С. 250—251.
Шевчук Валерій. Могилянські: забута письменницька родина України // Україна. — 1988. — № 27. — С. 8—9.

uk.wikipedia.org