Светлана Фортунская - Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна. Лада княжна
Светлана Фортунская - Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Светлана Фортунская
Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Всем котам моей жизни: великолепному Марысю, обаятельному Ивану, благородному Бегемоту и, конечно, тебе, мой нежный Джеймс
Пусть рассказ
Загадочен и туманен,
Это еще не повод
Считать его ложным;
И не следует,
Ратуя противу суеверия и вымысла,
Отвергать
Завлекательность повествования
И его смысл…
Нгуен Зы. Нравоучение к рассказу о дереве гаоГЛАВА ПЕРВАЯ,
предварительная
– Ни на земле, ни на небесах нет ничего невозможного, – объяснил Дух.
– Цитатка-то заезженная! – заметил Оп. – К тому же ты ее переврал.
К. Саймак. Заповедник гоблиновВсе, о чем рассказывается в этой книге, – чистая правда.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой я знакомлюсь с Ладой
Любой удар судьбы можно представить странным совпадением, если набраться терпения и подождать.
Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.
Впервые я увидел Ладу зимой.
Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок – событие редкое в наших широтах – и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.
Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из «Детского мира», сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) – и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.
Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов – собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.
Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.
Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.
Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино. Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.
То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках – и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка – я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах – и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.
А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или – как у Пушкина – «словно реченька журчит». И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:
– Ладушка, наш троллейбус.
А белобрысая девица своим писклявым голоском прощебетала в ответ:
– Да, бабушка, я вижу.
Донна Роза! Или я ослеп, или мне очи повылазило, как говорит моя собственная бабушка.
Втискиваясь в троллейбус с задней площадки, я лихорадочно подсчитывал. Пигалица – ее назвали Ладушкой – выглядела лет на двадцать. Допустим, что ей семнадцать или даже пятнадцать – двадцатый век, акселерация. Допустим, мама родила ее в шестнадцать – всяко бывает. Допустим далее, что мама мамы родила дочку в те же шестнадцать – может, это у них по наследству, ранние роды. Получается сорок семь. Невозможно! Не могло быть этой женщине больше тридцати, а я бы ей и вообще лет двадцать пять дал. Она и в мамы пигалице не годилась.
Троллейбус, как всегда в этот утренний час, был переполнен. Людская масса равномерно колыхалась, разбухая после каждой остановки и утрясаясь во время движения машины. Внутри нее по строгим законам, действующим в общественном транспорте в часы пик, совершались перемещения потоков. Воспользовавшись одним из внутренних течений – многолетний опыт езды в троллейбусах седьмого маршрута сделал меня асом, – я приблизился к интересующему меня объекту почти вплотную. Резкий рывок едва не сбил меня с ног, я ухватился за поручень и оказался нос к носу и грудь в грудь с белобрысой пигалицей Ладой.
И разглядел ее получше.
Оказалось, во-первых, что она не так уж низкоросла, ее лоб пришелся на уровень моих глаз. Во-вторых, при более тщательном изучении я обнаружил в ее лице те же черты, что и в лице роскошной красавицы: тот же прямой нос, те же большие глаза, только ярко-голубого цвета, как вода в горных озерах. И, как ни странно – удивительно, что я прежде этого не заметил, – та же соразмерность черт, та же гармония. Только женщина, именуемая бабушкой, была брюнеткой постарше годами. Лада же, юная блондинка, была нежнее, тоньше – как если бы с писанного маслом холста сделали копию акварелью.
И еще – от нее пахло фиалками. Не духами с запахом фиалок, а так, как пахнут цветы на лесной полянке. Она подняла на меня свои голубые глаза – и голова моя закружилась.
Не знаю, каким образом в набитом битком троллейбусе, да еще упакованная в такую длинную и, уж верно, тяжелую шубу, но бабушка тут же оказалась между мной и Ладой. Я не успел еще утонуть в голубых глазах, как погрузился в черные. И растворился. Пропал. В смысле перестал существовать. Умер.
Очнулся я на конечной остановке. Пассажиров в троллейбусе почти не осталось, и не было среди них ни Лады, ни ее бабушки. Голова гудела. Я с удивлением обнаружил, что мысленно повторяю таблицу английских неправильных глаголов и дошел уже до «to write – wrote – written». Как я ехал, когда сошли Лада и ее бабушка, и вообще, что произошло после того, как мой взгляд перехватили черные глаза, я не помнил.
После этого случая я довольно часто видел Ладу в нашем дворе или на остановке, всегда в сопровождении красивой бабушки или белого пса. И всегда при виде нее в моей голове начинали бродить английские неправильные глаголы. Как-то я попытался с ней заговорить, просто так, без задней мысли, познакомиться – соседи все-таки. Открыл рот и вместо заготовленной фразы: «Добрый день, я ваш сосед, живем в одном доме, давайте познакомимся», – выпалил:
– То write – wrote – written…
Лада прошла мимо, глядя сквозь меня, а я остался стоять с открытым ртом.
Честно говоря, я не очень переживал по этому поводу. Забот хватало. Ни Лада, ни ее красивая бабушка не интересовали меня в качестве потенциальных возлюбленных. Неописуемые красавицы предназначены для того, чтобы ими любоваться. Целоваться лучше с обыкновенными хорошенькими женщинами. Или я не прав?
Очень скоро до меня дошли слухи, что Лада и ее бабушка поменялись с прежними жильцами, переехав откуда-то из Калуги или из Кинешмы. Говорили также, что бабушка у Лады неродная, то есть вторая или третья жена Ладиного родного дедушки, поэтому у них такая небольшая разница в возрасте. Еще говорили, что мачеха (в русском языке нет слова, более подходящего для обозначения их неродства) держит девочку в черном теле, одевает в отрепья, сама же рядится в пух и прах. Я сам мог подтвердить справедливость этого слуха.
Потом начались скандалы.
Вначале ругались старушки на скамеечке по поводу белой собаки – почему это такой большой и свирепый на вид зверь бегает по двору без хозяев и без намордника! Дети и многие взрослые пугаются.
www.libfox.ru
Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна — Бесплатная онлайн библиотека
Автор: Светлана Фортунская
Жанр: Фэнтези
Год: 2007 год
Светлана Фортунская. Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Зачарованная княжна — 1
Всем котам моей жизни: великолепному Марысю, обаятельному Ивану, благородному Бегемоту и, конечно, тебе, мой нежный Джеймс
Пусть рассказ
Загадочен и туманен,
Это еще не повод
Считать его ложным;
И не следует,
Ратуя противу суеверия и вымысла,
Отвергать
Завлекательность повествования
И его смысл…
Нгуен Зы. Нравоучение к рассказу о дереве гао
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
предварительная
— Ни на земле, ни на небесах нет ничего невозможного, — объяснил Дух.
— Цитатка-то заезженная! — заметил Оп. — К тому же ты ее переврал.
К. Саймак. Заповедник гоблинов
Все, о чем рассказывается в этой книге, — чистая правда.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой я знакомлюсь с Ладой
Любой удар судьбы можно представить странным совпадением, если набраться терпения и подождать.
Дж. Уиндем. День триффидов
Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.
Впервые я увидел Ладу зимой.
Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок — событие редкое в наших широтах — и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.
Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из «Детского мира», сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) — и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.
Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов — собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.
Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.
Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.
Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино.
Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.
То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках — и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка — я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах — и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.
А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или — как у Пушкина — «словно реченька журчит». И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:
— Ладушка, наш троллейбус.
А белобрысая девица своим писклявым голоском прощебетала в ответ:
— Да, бабушка, я вижу.
Донна Роза! Или я ослеп, или мне очи повылазило, как говорит моя собственная бабушка.
Втискиваясь в троллейбус с задней площадки, я лихорадочно подсчитывал. Пигалица — ее назвали Ладушкой — выглядела лет на двадцать. Допустим, что ей семнадцать или даже пятнадцать — двадцатый век, акселерация. Допустим, мама родила ее в шестнадцать — всяко бывает. Допустим далее, что мама мамы родила дочку в те же шестнадцать — может, это у них по наследству, ранние роды. Получается сорок семь. Невозможно! Не могло быть этой женщине больше тридцати, а я бы ей и вообще лет двадцать пять дал. Она и в мамы пигалице не годилась.
Троллейбус, как всегда в этот утренний час, был переполнен. Людская масса равномерно колыхалась, разбухая после каждой остановки и утрясаясь во время движения машины. Внутри нее по строгим законам, действующим в общественном транспорте в часы пик, совершались перемещения потоков. Воспользовавшись одним из внутренних течений — многолетний опыт езды в троллейбусах седьмого маршрута сделал меня асом, — я приблизился к интересующему меня объекту почти вплотную. Резкий рывок едва не сбил меня с ног, я ухватился за поручень и оказался нос к носу и грудь в грудь с белобрысой пигалицей Ладой.
И разглядел ее получше.
Оказалось, во-первых, что она не так уж низкоросла, ее лоб пришелся на уровень моих глаз. Во-вторых, при более тщательном изучении я обнаружил в ее лице те же черты, что и в лице роскошной красавицы: тот же прямой нос, те же большие глаза, только ярко-голубого цвета, как вода в горных озерах. И, как ни странно — удивительно, что я прежде этого не заметил, — та же соразмерность черт, та же гармония. Только женщина, именуемая бабушкой, была брюнеткой постарше годами. Лада же, юная блондинка, была нежнее, тоньше — как если бы с писанного маслом холста сделали копию акварелью.
И еще — от нее пахло фиалками. Не духами с запахом фиалок, а так, как пахнут цветы на лесной полянке. Она подняла на меня свои голубые глаза — и голова моя закружилась.
Не знаю, каким образом в набитом битком троллейбусе, да еще упакованная в такую длинную и, уж верно, тяжелую шубу, но бабушка тут же оказалась между мной и Ладой. Я не успел еще утонуть в голубых глазах, как погрузился в черные. И растворился. Пропал. В смысле перестал существовать. Умер.
Умер.
Очнулся я на конечной остановке. Пассажиров в троллейбусе почти не осталось, и не было среди них ни Лады, ни ее бабушки. Голова гудела. Я с удивлением обнаружил, что мысленно повторяю таблицу английских неправильных глаголов и дошел уже до «to write — wrote — written». Как я ехал, когда сошли Лада и ее бабушка, и вообще, что произошло после того, как мой взгляд перехватили черные глаза, я не помнил.
После этого случая я довольно часто видел Ладу в нашем дворе или на остановке, всегда в сопровождении красивой бабушки или белого пса. И всегда при виде нее в моей голове начинали бродить английские неправильные глаголы. Как-то я попытался с ней заговорить, просто так, без задней мысли, познакомиться — соседи все-таки. Открыл рот и вместо заготовленной фразы: «Добрый день, я ваш сосед, живем в одном доме, давайте познакомимся», — выпалил:
— То write — wrote — written…
Лада прошла мимо, глядя сквозь меня, а я остался стоять с открытым ртом.
Честно говоря, я не очень переживал по этому поводу. Забот хватало. Ни Лада, ни ее красивая бабушка не интересовали меня в качестве потенциальных возлюбленных. Неописуемые красавицы предназначены для того, чтобы ими любоваться. Целоваться лучше с обыкновенными хорошенькими женщинами. Или я не прав?
Очень скоро до меня дошли слухи, что Лада и ее бабушка поменялись с прежними жильцами, переехав откуда-то из Калуги или из Кинешмы. Говорили также, что бабушка у Лады неродная, то есть вторая или третья жена Ладиного родного дедушки, поэтому у них такая небольшая разница в возрасте. Еще говорили, что мачеха (в русском языке нет слова, более подходящего для обозначения их неродства) держит девочку в черном теле, одевает в отрепья, сама же рядится в пух и прах. Я сам мог подтвердить справедливость этого слуха.
Потом начались скандалы.
Вначале ругались старушки на скамеечке по поводу белой собаки — почему это такой большой и свирепый на вид зверь бегает по двору без хозяев и без намордника! Дети и многие взрослые пугаются.
Действительно, если Ладу я не встречал без сопровождающих, то пес довольно часто прогуливался в одиночестве. Его поведение несколько отличалось от поведения других собак. Он никогда не лаял. Задирая лапу, он всегда прятался от возможных наблюдателей за какими-нибудь естественными преградами — за мусорником или хотя бы за деревом. С другими псами — и большими, и маленькими — он никогда не обнюхивался, а если те настырно лезли с любезностями, особенно к нему под хвост, он молча показывал зубы. Зубы внушали уважение. Нахалы оставляли его в покое. Сделав пару кружков по футбольному полю, он степенной трусцой возвращался домой. Прямо-таки пес-джентльмен.
Прошло несколько недель. Прогулки пса без намордника не прекратились, но никто, даже самые страстные любители скандалов более не усматривали в том ничего предосудительного.
Следующий конфликт был с одной очень чистоплотной обитательницей нашего дома, собравшейся травить тараканов. Рыжих прусаков — черных в нашем доме не водилось, до поры бог миловал. Естественно, очень чистоплотная дама предупредила соседей по подъезду, как это было принято в нашем доме. Чтобы под воздействием ОВ типа «Прима» и «Дихлофос» прусаки не разбежались по всем этажам, требовалось травить всем квартирам одновременно. Пьющей и по той причине неимущей соседке, скинувшись, покупали баллончик «Примы».
Однако визит чистоплотной обитательницы нашего дома в пятьдесят вторую квартиру не состоялся, она не была допущена внутрь и осталась стоять на пороге, как нищая просительница. Бабушка Лады — замечу, кстати, что даже самые ушлые наши старушки на скамеечке не выяснили имени-отчества новой соседки — так вот, бабушка Лады на просьбу в субботу потравить тараканов ответила холодно:
— Хорошо, учту.
— И тут, — рассказывала чистоплотная соседка, — по коридору (паркет, и зеркала по стенам, и совсем никакой мебели, ни даже тумбочки для обуви, ни вешалки для пальто!) побежал огромнейший черный таракан, наверное, с карандаш величиной, а я ей кричу: «Душите его, душите, таракан!» А она с таким видом мне: «Мой таракан, говорит, хочу — давлю, хочу — кормлю». Попомните мое слово, разведет она нам всякую нечисть. Они в этих маленьких городках ужасные грязнули. Еще и клопы появятся, вспомните тогда.
Клопы не появились. Не развелись и черные тараканы. Более того, очень скоро в доме исчезли прусаки, а у квартирных собак и кошек — блохи.
Скандал номер три заключался в обвинении в уводе мужа. Обвинение выдвинула соседка Лады по этажу. Состояло это обвинение в том, что муж соседки (профессиональный алкоголик, между прочим) однажды вечером решил зайти в пятьдесят вторую квартиру «на предмет знакомства», как он сообщил жене. Он вышел в комнатных тапочках, в майке и спортивных штанах, то есть по-домашнему. Больше жена мужа не видела. Такая вот криминальная история.
Участковый выдвинул версию, что гражданин просто сбежал от пьющей супруги, тем более что супруга была неофициальная, выражаясь казенным языком, сожительница. Пьюшая супруга-сожительница доказывала, что хоть муженек ее и был «всегда дурак», но не до такой же степени, чтобы почти голым бежать из дому в январе месяце, и наверняка это его «ведьмы из пятьдесят второй» увели. Милиция открыла дело, но потом капитан, занимавшийся розыском, тоже пропал без вести, и дело закрыли.
Если и были еще какие-то слухи или скандалы, связанные с обитательницами пятьдесят второй квартиры, информация до меня не доходила. Я был слишком занят. Наступила весна.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
которая мне в основном снится
Всякий пьяный шкипер верит в Провидение. Но один из способов судьбы обращаться с пьяными шкиперами — швырять их о скалы.
Б. Шоу
Никогда не теряйте бдительности. Никогда не думайте, что вы в безопасности. Мойте руки перед едой. Не вступайте в случайные половые связи с незнакомыми лицами. Переходите улицу на зеленый свет светофора и храните спички в недоступном для детей месте. Если вы будете выполнять эти и многие другие несложные правила, вам гарантирована долгая и спокойная жизнь. Может быть… Конечно, если на голову вам случайно не упадет кирпич, или если вы не сядете в один самолет с чеченскими террористами, или если вас не укусит бешеная собака.
Я никогда не пренебрегал мерами разумной предосторожности. Что мне, руки трудно помыть, что ли? Или на перекрестке посмотреть сначала налево, а потом направо? Я даже домой старался возвращаться в нейтральное время — либо засветло, либо далеко за полночь, когда уголовный элемент уже улегся спать. И все же я влип в историю. Мораль: чему бывать, того не миновать.
Правду говоря, в тот вечер я возвращался домой не в свое время, часов в одиннадцать. Но ночь была светлая — полнолуние, и даже фонари во дворе горели, что в те времена случалось редко в связи с мероприятиями по экономии топлива и энергии. И народу на улице было много, уж очень хорошая выдалась ночь — одна из первых теплых весенних ночей, когда так одуряюще пахнет акация, так таинственно шелестят молоденькие листья на деревьях и когда так хочется любить весь свет!.. Что интересно, ты при этом уверен, что этот самый «весь свет» тебя уже любит.
Практика показала, что последнее утверждение не соответствует действительности. Находятся некоторые индивидуумы, которые тебя не только не любят, а, прямо скажем, ненавидят.
Практика показала, что последнее утверждение не соответствует действительности. Находятся некоторые индивидуумы, которые тебя не только не любят, а, прямо скажем, ненавидят. В моем случае индивидуумов наличествовало трое.
Они появились, когда я едва миновал соседний подъезд. Вышли из-за кустов сирени. Шаткой-валкой походочкой они приближались ко мне, и эта вот походочка не оставляла места для сомнений. Я понял сразу: будут бить. Бежать было поздно, да и ни к чему, все равно догонят (я не спортсмен) и только больше разозлятся. И все же я сделал попытку увильнуть и скрыться в ближайшем подъезде, но один из них преградил мне дорогу — мордоворот с головкой маленькой, как девичий кулачок, и кулаками большими, как гири. Правильно, мозги у него в кулаках, и поэтому большая голова ему не нужна.
Я попытался сохранить лицо. И возмущенно воскликнул:
— В чем дело?
Он даже не попросил закурить. Он сразу ударил — и я сразу упал.
Буду краток. Меня не просто побили — меня избили. И раздели. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что с меня сняли мою любимую кожаную курточку, джинсы и даже кроссовки, мои шикарные адидасовские кроссовки, только два раза надетые. И я лежал в тесной заплеванной кабинке лифта ногами кверху, макушкой в пол, чувствуя себя, как боксерская груша после тренировки тяжеловеса, и двери лифта были закрыты.
То есть это потом я понял, что лежу в лифте. Вначале, едва очнувшись, я увидел над собой голые ноги в грязных белых носках. Некоторое время я смотрел на эти ноги и не мог понять, почему на этих ногах надеты мои носки, а если это мои ноги, то где мои джинсы, а если я разделся и лег спать, то почему мои ноги наверху, а не там, где им полагается быть, и почему так болит все тело, и почему мне так холодно? К тому же у меня не открывался один глаз. Я попытался сообразить, правый или левый, но тщетно. Тогда я решил вначале поставить себя на ноги.
Читайте больше
kniga-life.ru
Светлана Фортунская - Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
С виду девушка как девушка, никогда и не скажешь, что ведьма. А ведь этим ведьмам – им ведь только попадись! Заколдуют, зачаруют, превратят! Вот и превратили: кого в Кота, кого в Пса, а кого и в Жаба. И живут теперь в современной трехкомнатной квартире и Кот, и Пес, и Жаб, и Паук, и многие другие. А домовой у них за хозяйку – ведьмы в домашнем хозяйстве не очень-то разбираются.
Содержание:
Светлана ФортунскаяПовесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Всем котам моей жизни: великолепному Марысю, обаятельному Ивану, благородному Бегемоту и, конечно, тебе, мой нежный Джеймс
Пусть рассказ
Загадочен и туманен,
Это еще не повод
Считать его ложным;
И не следует,
Ратуя противу суеверия и вымысла,
Отвергать
Завлекательность повествования
И его смысл…
Нгуен Зы. Нравоучение к рассказу о дереве гао
ГЛАВА ПЕРВАЯ,предварительная
– Ни на земле, ни на небесах нет ничего невозможного, – объяснил Дух.
– Цитатка-то заезженная! – заметил Оп. – К тому же ты ее переврал.
К. Саймак. Заповедник гоблинов
Все, о чем рассказывается в этой книге, – чистая правда.
ГЛАВА ВТОРАЯ,в которой я знакомлюсь с Ладой
Любой удар судьбы можно представить странным совпадением, если набраться терпения и подождать.
Дж. Уиндем. День триффидов
Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.
Впервые я увидел Ладу зимой.
Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок – событие редкое в наших широтах – и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.
Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из "Детского мира", сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) – и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.
Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов – собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.
Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.
Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.
Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино. Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.
То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках – и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка – я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах – и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.
А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или – как у Пушкина – "словно реченька журчит". И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:
– Ладушка, наш троллейбус.
А белобрысая девица своим писклявым голоском прощебетала в ответ:
– Да, бабушка, я вижу.
profilib.net
Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна читать онлайн, Фортунская Светлана
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой я знакомлюсь с Ладой
Любой удар судьбы можно представить странным совпадением, если набраться терпения и подождать.
Дж. Уиндем. День триффидов
Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.
Впервые я увидел Ладу зимой.
Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок – событие редкое в наших широтах – и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.
Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из «Детского мира», сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) – и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.
Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов – собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.
Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.
Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.
Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино. Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.
То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках – и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка – я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах – и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.
А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или – как у Пушкина – «словно реченька журчит». И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:
– Ладушка, наш троллейбус.
А белобрысая девица своим писклявым голоском прощебетала в ответ:
– Да, бабушка, я вижу.
Донна Роза! Или я ослеп, или мне очи повылазило, как говорит моя собственная бабушка.
Втискиваясь в троллейбус с задней площадки, я лихорадочно подсчитывал. Пигалица – ее назвали Ладушкой – выглядела лет на двадцать. Допустим, что ей семнадцать или даже пятнадцать – двадцатый век, акселерация. Допустим, мама родила ее в шестнадцать – всяко бывает. Допустим далее, что мама мамы родила дочку в те же шестнадцать – может, это у них по наследству, ранние роды. Получается сорок семь. Невозможно! Не могло быть этой женщине больше тридцати, а я бы ей и вообще лет двадцать пять дал. Она и в мамы пигалице не годилась.
Троллейбус, как всегда в этот утренний час, был переполнен. Людская масса равномерно колыхалась, разбухая после каждой остановки и утрясаясь во время движения машины. Внутри нее по строгим законам, действующим в общественном транспорте в часы пик, совершались перемещения потоков. Воспользовавшись одним из внутренних течений – многолетний опыт езды в троллейбусах седьмого маршрута сделал меня асом, – я приблизился к интересующему меня объекту почти вплотную. Резкий рывок едва не сбил меня с ног, я ухватился за поручень и оказался нос к носу и грудь в грудь с белобрысой пигалицей Ладой.
И разглядел ее получше.
Оказалось, во-первых, что она не так уж низкоросла, ее лоб пришелся на уровень моих глаз. Во-вторых, при более тщательном изучении я обнаружил в ее лице те же черты, что и в лице роскошной красавицы: тот же прямой нос, те же большие глаза, только ярко-голубого цвета, как вода в горных озерах. И, как ни странно – удивительно, что я прежде этого не заметил, – та же соразмерность черт, та же гармония. Только женщина, именуемая бабушкой, была брюнеткой постарше годами. Лада же, юная блондинка, была нежнее, тоньше – как если бы с писанного маслом холста сделали копию акварелью.
И еще – от нее пахло фиалками. Не духами с запахом фиалок, а так, как пахнут цветы на лесной полянке. Она подняла на меня свои голубые глаза – и голова моя закружилась.
Не знаю, каким образом в набитом битком троллейбусе, да еще упакованная в такую длинную и, уж верно, тяжелую шубу, но бабушка тут же оказалась между мной и Ладой. Я не успел еще утонуть в голубых глазах, как погрузился в черные. И растворился. Пропал. В смысле перестал существовать. Умер.
Очнулся я на конечной остановке. Пассажиров в троллейбусе почти не осталось, и не было среди них ни Лады, ни ее бабушки. Голова гудела. Я с удивлением обнаружил, что мысленно повторяю таблицу английских неправильных глаголов и дошел уже до «to write – wrote – written». Как я ехал, когда сошли Лада и ее бабушка, и вообще, что произошло после того, как мой взгляд перехватили черные глаза, я не помнил.
После этого случая я довольно часто видел Ладу в нашем дворе или на остановке, всегда в сопровождении красивой бабушки или белого пса. И всегда при виде нее в моей голове начинали бродить английские неправильные глаголы. Как-то я попытался с ней заговорить, просто так, без задней мысли, познакомиться – соседи все-таки. Открыл рот и вместо заготовленной фразы: «Добрый день, я ваш сосед, живем в одном доме, давайте познакомимся», – выпалил:
– То write – wrote – written…
Лада прошла мимо, глядя сквозь меня, а я остался стоять с открытым ртом.
Честно говоря, я не очень переживал по этому поводу. Забот хватало. Ни Лада, ни ее красивая бабушка не интересовали меня в качестве потенциальных возлюбленных. Неописуемые красавицы предназначены для того, чтобы ими любоваться. Целоваться лучше с обыкновенными хорошенькими женщинами. Или я не прав?
Очень скоро до меня дошли слухи, что Лада и ее бабушка поменялись с прежними жильцами, переехав откуда-то из Калуги или из Кинешмы. Говорили также, что бабушка у Лады неродная, то есть вторая или третья жена Ладиного родного дедушки, поэтому у них такая небольшая разница в возрасте. Еще говорили, что мачеха (в русском языке нет слова, более подход ...
knigogid.ru
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,. предновогодняя. «Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна»
Назавтра Лада свое новое платье не надела. Я удивился: почему?
– Ой, Кот, как ты не понимаешь, я же хочу Новый год встретить в новом платье. А если я его сегодня надену, оно будет уже не новое!
Вот поди пойми этих женщин: зачем вчера надо было так торопиться, заставлять всех сидеть голодными, оставить целый квартал без электричества – и все равно пойти на работу в старом вытянутом свитере и потрепанных джинсах?
– А сегодня ты не хочешь принарядиться? У вас же наверняка никто работать не будет, предпраздничный день все-таки…
Она махнула рукой.
– А, им все равно, как я одета. Да и мне тоже все равно.
Ну этого я уж совсем не понял. Обычно женщина или совсем не следит за собой, одевается как попало, причесывается наспех, стрижется в мужской парикмахерской и не употребляет косметики, или же, наоборот, тщательно продумывает как праздничный, так и повседневный туалет, выбрасывает сумасшедшие деньги на парикмахерскую (прическа, маникюр, педикюр, косметолог), не выйдет даже и мусор вынести без помады на губах. Наверное, она все-таки еще слишком молода, наша Лада, ее стиль жизни еще до конца не сформировался. Итак, Лада натянула свой старый свитер и линялые джинсы, быстренько заплела косу, подмазала глаза и губы, повертелась перед зеркалом и убежала на работу, пообещав вернуться пораньше – ведь вчера елку убрать не успели. Только после этого хмурый, как ненастная ночь, Домовушка покинул свое убежище.
– Совсем девка от рук отбилась, – буркнул он в ответ на мой невысказанный вопрос. – Куда это годится – в такой великий праздник дома не ночевать!.. А случись что – кого виноватить? Домового – не уследил-де!.. Что я Бабушке скажу, как вернется и ответ спросит? Как я ей в глаза гляну?
– Ну пока еще ничего не случилось, да и вряд ли случится, – сказал я уверенно. – В конце концов Лада – вполне разумная взрослая девушка, к тому же не обделенная талантами. Как она вчера лихо платья себе мастерила!
– Вот то-то и оно, что лихо! – буркнул Домовушка, засыпая ненавистное пшено в кастрюльку с молоком. – Нет бы – чинно, благородно, по-людски иголочку в пальчики взять, ножнички, да и скроить-сметать себе одежку приличную, нет: тыр! фыр! бах! Нетканое, нешитое, в один секунд сладила, потом раз оденет – и бросит. Небось потрудилась бы как след – до дыр доносила бы, да и после бы латала-штопал а… Ленивица у нас выросла, капризница балованная.
– Ну я не думаю, что наследной княжне так уж необходимо уметь шить или штопать. Все ж таки…
– Это умение любой девке необходимо, хоть царевне, хоть королевне! Случись чего с ее уменьями волшебными – и никуда она не пригодная, ни корову подоить, ни носки мужу связать! Ничегошеньки не умеет, аки дитятко малое, – а уж в возрасте. Девка не косою, не румянцем тщеславиться должна, а рукомеслом девичьим, тогда и женишок ей добрый сыщется, а не вертопрах какой…
– Так она же премудрая – ты ж сам говорил!
– Ну говорил… А нынче иное скажу: ежели дойдет до беды, ежели не соблюдет себя – враз премудрость ее и улетучится. А что останется? Умишка горсточка да волосья да пояса, а больше и ничего.
Домовушка упер кулачок в щечку, как будто у него болели зубы, вздохнул и застонал, с причитаниями:
– Горюшко ты мое, Ладушка, что ж ты, безразумная, творишь, где ж твоя честь девичья, где ж твое разумение, отеческому слову послушание…
Тем временем каша вылезла из кастрюльки и зашипела на раскаленной плите. Запахло противно паленым пшеном и горелым молоком.
– Каша, каша!.. – заорал я. – Домовушка!
Домовушка схватился за кастрюльку голыми лапками.
обжег их, разумеется, и побежал лечиться живомертвой водой. Завтрак был испорчен. И даже вчерашних пирогов не осталось.
Я по собственной инициативе отрезал каждому из обитателей по куску сыра и ломтю хлеба. Я не понимал, почему Домовушка так расстроился. Ну хочет Лада встретить Новый год в компании – на здоровье, хорошая, добрая традиция – Лада ж наша не старая бабка какая-нибудь. А что до всяческих намеков на возможность совершения ею какой-нибудь глупости, то, во-первых, неизвестно еще, глупость это или, наоборот, мудрость, потому как все в мире относительно. И если, с точки зрения Домовушки, традиционной и освященной веками, однако безусловно старомодной, поведение Лады граничило с распутством, то, с точки зрения современного человека без предрассудков, Лада была даже и слишком скромна. А во-вторых, при всей своей молодости Лада была достаточно разумна. И достаточно честолюбива, добавлю, кстати. Ни за какие коврижки она не отказалась бы от возможности стать княгиней – даже если бы ей пообещали… Ну не знаю – даже если бы ей сделал предложение принц Уэльский. Или калиф Багдадский.
Лада перевыполнила свое обещание – она не просто пришла с работы пораньше, она была дома уже часа в два, счастливая и румяная. На работе ей надарили много подарков, в том числе зажигалку для газовой плиты, деревянный брелок для ключей в виде усатой и бородатой головы, шоколадку, точилку для карандашей, подставку под горячие кастрюли и еще кучу всякой ненужной дребедени. Зачем, спрашивается, Ладе зажигалка, если газ она зажигает, просто ткнув пальцем в сторону газовой горелки? Или брелок для ключей – один из семи замков на нашей двери имел ключ килограмма в три весом – никакой брелок этого не выдержит. Разве что шоколадка – вещь полезная, ее всегда можно съесть. Но дорог не подарок – Лада не ожидала, что ее, оказывается, так любят в коллективе и так хотят сделать ей приятное.
– А я никому гостинца не приготовила, пришлось выкручиваться на месте, – сказала она мне, хвастаясь подарками.
– И как же ты выкручивалась? – спросил я.
– Ну как! Колдовать почала, непонятно, что ли! – встрял в разговор Домовушка. Он был зол и раздражителен – еще не отошел после вчерашнего. – Ох, Лада, Лада, нет на тебя розги, в рассоле моченной!.. Моя бы воля – задрать бы тебе подол, оголить место неназываемое да так огладить, чтоб седмицу присесть не могла! Что тебе Бабушка-то сказывала – не моги волшбами-чародействами заниматься, окромя как в собственной квартире! Наведешь вражьих разведчиков – небо в овчинку покажется! Вчера фирверку устроила на весь квартал – точно вывеску для силы вражьей: вот она я, приходи, бери меня тепленькую!
Я ожидал, что Лада обидится или рассердится на Домовушку, но ничуть не бывало – она виновато потупила глазки и просительно протянула тоненьким своим голоском:
– Ну, Домовушечка! Я осторожненько! Я защиту выставляла, все, как положено! И всего-то десять минуточек этим занималась – за такое время сама Василиса Премудрая меня обнаружить бы не успела! Не сердись, пожалуйста!
Домовушка, как видно, тоже не ожидал такого смирения. Он отвернулся, смахнув набежавшую на глаза непрошеную слезу, и буркнул:
– Ладно уж, егоза. Ежели осторожненько…
Лада чмокнула Домовушку в лохматую щечку и побежала показывать свои подарки Ворону.
– Однако выпороть бы ее не мешало – для острастки, – сказал мне Домовушка, собирая на стол. – Да кто же осмелится руку-то на нее поднять, на княжну-то? Нету нашей Бабушки…
Я уже успел заметить, что в любой критической ситуации в нашем доме, связанной с поведением Лады, вспоминали Бабушку. Лада для нас была кем-то вроде самодержавной царицы, воля которой была законом для прочих, и, разумеется, управы на нее у нас не было. А поскольку мозгов у нее было все-таки маловато, то есть ровно столько, сколько полагается девчонке, только-только выскочившей из школы, иногда таковая управа была ой как нужна. Тем более что за почти год, протекший с момента исчезновения Бабушки, Лада, по выражению Домовушки, «чрезвычайно от рук отбившись». А о Бабушке по-прежнему не было ни слуху ни духу.
После обеда Лада наряжала елку.
Домовушка торжественно извлек из шкафа фанерный ящик внушительных размеров и водрузил его на журнальный столик.
У меня челюсть отвисла от удивления, когда Домовушка снял крышку и тонкую шуршащую бумагу, прикрывавшую игрушки. Игрушки эти были из фольги и разноцветной бумаги, из пропитанной чем-то ваты, обильно усеянной блестками: ангелы, и волхвы, и зверушки, и звезды, и каменной твердости пряники – всему этому, наверное, было лет сто. Или чуть меньше. Выглядели же они почти как новые. Единственное современное елочное украшение Домовушка принес после – электрическая гирлянда в космическом стиле, знаете, всякие там ракеты, спутники и прочий астрономический антураж. Рядом с ангелами и волхвами эта гирлянда смотрелась неожиданно уместно.
Это только так считалось, что Лада наряжала елку. Правильнее было бы сказать, что Лада руководила церемонией.
Домовушка, по-прежнему хмурый и неразговорчивый, доставал игрушки из ящика и тщательно осматривал их – не запылились ли, не сломались ли, не попортились ли от пребывания в тесном соприкосновении с другими украшениями, иногда твердыми и имеющими острые углы. Убедившись, что все в порядке, Домовушка протягивал игрушку Ладе. Та, прищурясь, осматривала елку и указывала пальчиком, куда, по ее мнению, надо было игрушку повесить. В зависимости от места расположения игрушку к елке цеплял или я, или Ворон – если наверху. Паук бегал следом за нами по веточкам и поправлял иголочки, ежеминутно предупреждая:
– Осторожнее, Кот, осторожнее, вы сейчас ветку сломаете… Ворон, что же вы делаете, вы же кору царапаете!.. Да осторожнее, говорю!..
Даже Жаб покинул свое обиталище и присоединился к нам. Своими тонкими пальчиками он взбивал ватные сугробы и живописно драпировал ими ствол и нижние ветки. Кадку, в которой росла елка, обернули белой простыней. На верхушку прицепили огромную звезду из фольги, и от этой звезды спустили вниз блестящие ниточки канители. Канителью занимался Паук, поскольку эта тонкая работа требовала ювелирной точности.
Елка была готова, но на этом церемония не закончилась. Следующий этап заключался в украшении всех помещений квартиры.
Днем Паук налепил на стекла – и оконные, и зеркальные, и даже витринные – снежинки из собственного производства паутины. Даже кафельные стены в ванной и в туалете были украшены белыми ажурными узорами. Теперь Лада ходила по комнатам и командовала, куда еше повесить канитель или где прицепить блестящую звездочку. Например, к люстре в кабинете или к насесту Ворона в кухне (хотя Домовушка протестовал, усмотрев в этом нарушение правил противопожарной безопасности). Лада быстро сняла возражения, наложив на все украшения – и елочные, и, если так можно выразиться, квартирные – специальное противопожарное заклятие.
Канителью были украшены герани и фикусы, кактусы и дубовая поросль на подоконнике. Даже Рыб высунул голову из своего аквариума, попросил ниточку дождика и обмотал им кустик водоросли.
Потом журнальный столик придвинули вплотную к елке и застелили красивой скатеркой – красной, бархатной, с золотыми кистями.
– А это зачем? – спросил я.
– А сюда подарки после положатся, – сообщил Домовушка. – От Дедушки Мороза. И внучки его, Снегурки.
Я хмыкнул. Домовушка шутил очень серьезно.
litresp.ru
Читать онлайн "Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна" автора Фортунская Светлана - RuLit
Светлана Фортунская
Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Всем котам моей жизни: великолепному Марысю, обаятельному Ивану, благородному Бегемоту и, конечно, тебе, мой нежный Джеймс
Пусть рассказ
Загадочен и туманен,
Это еще не повод
Считать его ложным;
И не следует,
Ратуя противу суеверия и вымысла,
Отвергать
Завлекательность повествования
И его смысл…
Нгуен Зы. Нравоучение к рассказу о дереве гао
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
предварительная
– Ни на земле, ни на небесах нет ничего невозможного, – объяснил Дух.
– Цитатка-то заезженная! – заметил Оп. – К тому же ты ее переврал.
К. Саймак. Заповедник гоблинов
Все, о чем рассказывается в этой книге, – чистая правда.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой я знакомлюсь с Ладой
Любой удар судьбы можно представить странным совпадением, если набраться терпения и подождать.
Дж. Уиндем. День триффидов
Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.
Впервые я увидел Ладу зимой.
Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок – событие редкое в наших широтах – и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.
Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из «Детского мира», сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) – и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.
Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов – собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.
Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.
Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.
Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино. Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.
То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках – и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка – я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах – и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.
А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или – как у Пушкина – «словно реченька журчит». И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:
– Ладушка, наш троллейбус.
А белобрысая девица своим писклявым голоском прощебетала в ответ:
– Да, бабушка, я вижу.
Донна Роза! Или я ослеп, или мне очи повылазило, как говорит моя собственная бабушка.
Втискиваясь в троллейбус с задней площадки, я лихорадочно подсчитывал. Пигалица – ее назвали Ладушкой – выглядела лет на двадцать. Допустим, что ей семнадцать или даже пятнадцать – двадцатый век, акселерация. Допустим, мама родила ее в шестнадцать – всяко бывает. Допустим далее, что мама мамы родила дочку в те же шестнадцать – может, это у них по наследству, ранние роды. Получается сорок семь. Невозможно! Не могло быть этой женщине больше тридцати, а я бы ей и вообще лет двадцать пять дал. Она и в мамы пигалице не годилась.
Троллейбус, как всегда в этот утренний час, был переполнен. Людская масса равномерно колыхалась, разбухая после каждой остановки и утрясаясь во время движения машины. Внутри нее по строгим законам, действующим в общественном транспорте в часы пик, совершались перемещения потоков. Воспользовавшись одним из внутренних течений – многолетний опыт езды в троллейбусах седьмого маршрута сделал меня асом, – я приблизился к интересующему меня объекту почти вплотную. Резкий рывок едва не сбил меня с ног, я ухватился за поручень и оказался нос к носу и грудь в грудь с белобрысой пигалицей Ладой.
И разглядел ее получше.
Оказалось, во-первых, что она не так уж низкоросла, ее лоб пришелся на уровень моих глаз. Во-вторых, при более тщательном изучении я обнаружил в ее лице те же черты, что и в лице роскошной красавицы: тот же прямой нос, те же большие глаза, только ярко-голубого цвета, как вода в горных озерах. И, как ни странно – удивительно, что я прежде этого не заметил, – та же соразмерность черт, та же гармония. Только женщина, именуемая бабушкой, была брюнеткой постарше годами. Лада же, юная блондинка, была нежнее, тоньше – как если бы с писанного маслом холста сделали копию акварелью.
И еще – от нее пахло фиалками. Не духами с запахом фиалок, а так, как пахнут цветы на лесной полянке. Она подняла на меня свои голубые глаза – и голова моя закружилась.
Не знаю, каким образом в набитом битком троллейбусе, да еще упакованная в такую длинную и, уж верно, тяжелую шубу, но бабушка тут же оказалась между мной и Ладой. Я не успел еще утонуть в голубых глазах, как погрузился в черные. И растворился. Пропал. В смысле перестал существовать. Умер.
Очнулся я на конечной остановке. Пассажиров в троллейбусе почти не осталось, и не было среди них ни Лады, ни ее бабушки. Голова гудела. Я с удивлением обнаружил, что мысленно повторяю таблицу английских неправильных глаголов и дошел уже до «to write – wrote – written». Как я ехал, когда сошли Лада и ее бабушка, и вообще, что произошло после того, как мой взгляд перехватили черные глаза, я не помнил.
После этого случая я довольно часто видел Ладу в нашем дворе или на остановке, всегда в сопровождении красивой бабушки или белого пса. И всегда при виде нее в моей голове начинали бродить английские неправильные глаголы. Как-то я попытался с ней заговорить, просто так, без задней мысли, познакомиться – соседи все-таки. Открыл рот и вместо заготовленной фразы: «Добрый день, я ваш сосед, живем в одном доме, давайте познакомимся», – выпалил:
– То write – wrote – written…
Лада прошла мимо, глядя сквозь меня, а я остался стоять с открытым ртом.
Честно говоря, я не очень переживал по этому поводу. Забот хватало. Ни Лада, ни ее красивая бабушка не интересовали меня в качестве потенциальных возлюбленных. Неописуемые красавицы предназначены для того, чтобы ими любоваться. Целоваться лучше с обыкновенными хорошенькими женщинами. Или я не прав?
www.rulit.me
Светлана Фортунская - Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
И в том тереме в пору полуденную явилось на свет дитятко светлое, царевна наследная, наша Ладушка. Уж как ее берегли, как стерегли мамки-няньки, да матушка, да мудрая Бабушка[2]! Ветерку дунуть на нее не давали, пылиночке подле упасть не позволяли. И все напрасно, потому чему бывать, того не миновать и если кому что суждено, то и сбудется. Триста дней, триста ночей чародейка, ведунья всеведущая, глаз не смыкала, заклинания творила, чтоб беду отвести. И осталось одно только словечко сказать, и не грозило бы боле нашей Ладушке злое заклятие. Да сморила усталость ведунью мудрую, чрезмерно силы свои она порастратила. Тут же, у колыбельки, и задремала, однако и во сне дитятко держала крепко. Налетела сила темная, сила злобная, подхватила колыбельку с дитятком, да и унесла в края далекие, неведомые, и чародейку вместе с нею, только их мамки-няньки и видели. Чародейка проснулась, стала заклинания творить, помогла немного горю, отогнала силу темную, силу злобную. Да только успела злая сила унести их за тридевять морей, за тридесять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и пути-дороги назад чародейка не ведала. Оказались они посреди леса темного, незнакомого, пошли куда глаза глядят. Шли они, шли, да и набрели на избушку-развалюшку, людьми брошенную, позабытую. И поселились в избушке той. Звери лесные им прокорм приносили, грибы-ягоды, оленухи младенца, Ладушку, молоком поили, так зиму они перезимовали, а по весне стали думати, как им дальше быть. И спросили они Домовушечку…– Стоп-стоп, – сказал я, – а Домовушечка откуда появился?
– А он в избушке той за печью жил, – пояснил Домовушка, – несчастный был, хилый, запаршивел весь, потому как, ежели хозяева домового своего в брошенном дому оставляют, болеет тогда домовой и погибает вовсе. А чародейка домового того вылечила, выходила да приветила, молочком оленьим отпоила, грибами-ягодами откормила. Меня то есть, – скромно добавил он. – И сказал им Домовушечка, что неподалеку от леса того дорога проходит, из железа сделанная. И что ежели сесть на ту дорогу, то куда душенька твоя только ни возжелает, дорога та мигом домчит. Оставила чародейка Ладушку на Домовушкино попечение, обратилась голубицей сизою и полетела к той дороге узнать-разведать, правду ли слухи Домовушке донесли. Вернулась скоро, и не голубицею уже, а в обличье человеческом и с телегою. Погрузили скарб свой нехитрый на ту телегу и только в путь собираться, как пал в ноги им Домовушечка, умолял-просил, чтоб не кидали его, болезного, хиреть в одиночестве, взяли бы с собой, а он им и пригодился бы. Говорила тут Бабушка таковы слова: "Да как же взять-то тебя, милый родимый наш Домовушечка! Заклятие-то с дитятки не снято еще, по всему свету белому сила злая, темная ищет Ладушку. Может, на погибель свою едем, кто то знает, кто ведает!.." Но упросил Бабушку Домовушка, взяли и его с собой, погрузились на телегу и к дороге, из железа сделанной, приехали. Сели на ту дорогу и добрались скоро до стольна города Питербурха…
– Что, в тридевятом царстве-государстве тоже Петербург имеется? – спросил я насмешливо.
– Так это, миленькой, для них оно тридевятое да тридесятое, – важно ответил Домовушка, отматывая от своего клубка нитку подлиннее. – А для нас с тобой оно что ни на есть первое, родимое…Значит, приехали они все четверо по железке в Питербурх, а там…
Но узнать, кто же был четвертым, я не успел. Потому что дверь со скрипом распахнулась и в комнату влетела птица. Птица взгромоздилась на часы, как на насест, и прокаркала:
– Ну-ну, и что там?
– Летел бы ты к себе, – кротко попросил Домовушка, – а мы тут с котейкой сами посидим, поболтаем…
– Посмотрите на него! – с пафосом вскричала птица. – Воспользовавшись моим отдыхом после бессонной ночи, прошедшей в трудах праведных, этот неразумный индивидуум взялся за свое и морочит голову вновь прибывшему своими сказками… – Последнее слово птица произнесла с непередаваемым презрением.
– А тебе бы обзываться только, – сказал Домовушка обиженно. – А я вовсе не сказки рассказываю, а истинное происшествие. До Питербурха дошел уже…
– "Питербу-урха"! – передразнила ворона. – Твоя антипатия к образованию переходит все границы. Пойдем со мной, я тебе все объясню, – велела она мне.
Спорить с птицей мне показалось небезопасно – в памяти еще свежи были воспоминания о ее гипнотическом даре. Я повиновался, хотя, право слово, куда уютнее было лежать на мягкой кровати, наблюдать за мельканием спиц в быстрых Домовушкиных лапках, слушать его сказку и подремывать, не принимая эту сказку очень уж всерьез.
Ворона привела меня в кабинет, усадила на стол и сама пристроилась рядом, использовав теперь в качестве насеста пюпитр с книгой.
– Во-первых, – сказала ворона, умостившись удобнее, – выброси из головы сказки Домовушки, которые он выдает за чистую монету. Он безграмотен и из верных предпосылок делает неверные выводы – в меру своего понимания. Что он тебе успел рассказать?
Я вкратце изложил содержание Домовушкиного рассказа.
– Общая канва событий более-менее соответствует действительности, – пробормотала птица задумчиво, – но допущен ряд фактических неточностей…
И я услышал историю Лады в изложении Ворона (потому что он был все-таки вороном, а не вороной).
Итак, версия вторая. Я передаю ее своими словами (в отличие от Домовушки, повествование которого нуждалось в переводе на современный нам язык по причине устаревших оборотов речи, ученая птица уснащала свой рассказ множеством научных терминов и заумных выражений). К тому же я не буду повторять те детали, которые в этих двух версиях совпадали.
Лада действительно была наследницей отцовского престола, но отец ее был вовсе не царь, а князь Светлого княжества, входившего в состав государства, о котором Ворон туманно заметил, что оно находится не-Здесь.
Я спросил:
– А где, если не здесь?
– Не "не здесь", а не-Здесь. То есть Там, – ответил Ворон. И потребовал больше его не перебивать, все вопросы отложить на потом.
У них Там наследование велось по женской линии, в соответствии с традицией, восходившей еще к Василисе Премудрой. Дело в том, что по женской линии передавались магические способности, а местоположение княжества – на границе с Дремучими Лесами, в которых водилась с незапамятных времен всякая нечисть, и невдалеке от царства Кощеева – требовало от его правителей хотя бы элементарных навыков в прикладной магии. К тому же соседние удельные князья отнюдь не всегда вели себя дружелюбно, были не прочь отхватить кусочек Светлого княжества и присоединить к своим владениям и, случалось, тоже баловались магией, обычно не в добрых целях. Кроме того, и среди подданных Светлого князя имелись асоциальные элементы, связанные с обитателями Дремучих Лесов родственными и иными узами, своего рода пятая колонна. То ли кто из соседей постарался, то ли целились на княжеский стол свои, доморощенные маги, но на мать Лады в период беременности было наложено страшное заклятие. Сложное, многоплановое, защищенное чуть ли не от любой попытки его снятия. Заклятие должно было сработать в час рождения девочки или в определенные – переломные – моменты ее жизни и грозило гибелью, либо сумасшествием, либо полной потерей магических способностей, что автоматически лишало княжну права наследования престола.
Князь попытался принять превентивные меры, собрав при дворе всех волшебников и волшебниц княжества, которым мало-мальски доверял. Одной из наиболее могущественных чародеек княжества была, конечно, сама княгиня, но снять заклятие с себя она не могла, подобно тому как невозможно самому себя вытащить за волосы из болота. Одна из чародеек – имя свое, как то положено лицам, связанным с магией, она скрывала, и Ворон тоже его не знал, поэтому я буду называть ее Бабушкой, – согласилась оказать посильную помощь, оговорив заранее, что полностью снять заклятие она не сможет, поскольку это грозит жизни и рассудку княгини. После рождения девочки даже при полном снятии заклятия необходимо будет соблюдать кое-какие меры предосторожности как магического, так и бытового характера. Во всяком случае, охранять княжну нужно будет со всем тщанием, а лучше всего в тайном месте соорудить убежище, удалиться туда княгине с доверенными лицами и растить там княжну до тех пор, пока опасность не минует. На вопрос князя, когда же это произойдет, Бабушка ответила, что не знает, но, скорее всего, девочку придется скрывать до замужества.
Князь, разумеется, был огорчен такой перспективой, но иного выхода не было, и ему пришлось дать согласие. Терем в указанном Бабушкой месте был построен в рекордный срок, при полном соблюдении тайны и предосторожностей магического характера. Туда перевезли княгиню в сопровождении супруги преминистра и нескольких девушек-прислужниц, для охраны выделен был взвод солдат, приглашена была опытная повитуха. Роды прошли благополучно, и Бабушка взялась за свою основную работу. Осторожно, слой за слоем снимала она пласты магической энергии, окружившие новорожденную с момента появления на свет. Ей удалось добиться того, что жизни и рассудку девочки ничто уже не угрожало. Оставалась наиболее тонкая операция, после которой девочка могла не бояться потери своих врожденных способностей к волшебству, каковыми (способностями то есть) она обладала в достаточной, по уверению Бабушки, мере.
profilib.net